понимала: страну лихорадит, как смертельно больного, и, не исключено, будет совсем худо. На такой случай у Ольги Трофимовны было припасено тридцать семь золотых червонцев – она скопила их за многие годы и прятала в большом сундуке, прикрыв сверху плоской деревяшкой – фальшивым дном. Анфиска ничего о червонцах не ведала, иначе бы давно выклянчила на нужды своих детишек или попросту сперла: за дочерью водился такой грешок.
Одной с Варей женщине ни за что было бы не управиться, но не иначе как Господь послал ей на помощь чиновницу Истыхову, что жила со своим мужем на четвертом этаже дома, где обитала в каморке Ольга Трофимовна. Истыхова звалась Мариной Львовной и была молодой, избалованной, однако весьма приятной в общении особой. Сталкиваясь с Ольгой Трофимовной на лестнице или в подъезде, она неизменно здоровалась, причем делала это первой. А ведь другие жильцы если и замечали Птицыну, то цедили сквозь зубы что-то непонятное только после того, как Ольга Трофимовна первой громко приветствовала их.
Марина Львовна около года назад потеряла второго ребенка – беременность вновь завершилась выкидышем, и врачи заявили, что третья беременность может закончиться для Истыховой летальным исходом. Господин (вернее, по-нынешнему товарищ) Истыхов, Александр Фридрихович, высокий чопорный субъект в пенсне и с рыжими бровями, высокопоставленный работник некогда министерства, а теперь Наркомата финансов, обожал супругу и заявил, что ему не нужны дети: он счастлив и со своей Мариночкой. Однако Марина Львовна желала во что бы то ни стало ребеночка, считая, что без оного ее жизнь, в общем-то, очень комфортабельная, не имеет смысла.
Поэтому, разведав, что у Птицыной появилась внучка, Марина Львовна наведалась к Ольге Трофимовне и сразу же пленилась Варей.
– Что за прелестный ребенок! Именно такой я представляла свою собственную дочку! – восторгалась она. А затем печально добавила: – Ту самую, которой у меня никогда не будет.
Ольге Трофимовне туго приходилось с Варей – женщина отвыкла уже вставать по пять раз за ночь, да и титьку-то ребенку дать не могла, приходилось тратиться на коровье молоко, а цены в Петрограде, и до революции не маленькие, после оной резко поползли вверх. Золотые червонцы быстро убывали, из клиентов у Ольги Трофимовны осталось только три человека, да и то профессор Аполлинарий Диогенович Сичко собирался за границу, чтобы переждать, как он туманно выражался, «период кровавых сатурналий в необъятной империи скифов». А сие значило, что Ольге Трофимовне грозило остаться без работы, – кому ж требовалась уборщица, если на дворе революция? И как она тогда будет кормить себя и внучку? На Анфиску надежды нет – та жила неплохо, но вечно жаловалась, что денег нет, и сама норовила занять у матери «до Пасхи», чтобы потом попросить отложить уплату долга «до Успения», а затем и вовсе про него забыть.
Глава 21
В начале декабря к Ольге Трофимовне наведалась уже в который раз мадам Истыхова и сделала заманчивое предложение. Начала она издалека.
– Голубушка Ольга Трофимовна, – ворковала Марина Львовна, крошечная крашеная блондиночка с волосами, уложенными волнами, с фальшивыми ресницами и пухленькими губками бантиком. – Вы ведь так устаете: вам приходится работать, а еще и за внучкой смотреть...
Она указала на Варю, лежавшую в ветхой колыбельке. Девочка была неспокойная, почти все время кричала, и Ольга Трофимовна уже не единожды думала, что права была Анфиска – нечего было взваливать себе на горб такую ношу.
– Вы ведь любите девочку, я вижу, – продолжила коварная жена чиновника Наркомата финансов, – и желаете ей только всего самого лучшего. Ведь так? Но сами посудите, милая Ольга Трофимовна: вам хлопотно воспитывать Варю, да и денег на жизнь, на ребенка уходит очень много. А вы должны, милая моя, думать о себе, о своем здоровье!
Ольга Трофимовна хмыкнула и сказала:
– Марина Львовна, говорите напрямую, чего вам надобно. А то будете еще полчаса вокруг да около ходить, расписывать, какая я старая перечница, а мне еще подъезд драить и дрова в подвале складывать.
Марина Львовна засюсюкала:
– Голубушка Ольга Трофимовна, я готова отдать все на свете ради того, чтобы стать матерью. Однако, увы, мне это не суждено. Вот я хочу вам помочь. От чистого сердца, разумеется! Ваша Варюша такая умница, такая красавица! Но что ее ожидает у вас? Сможете ли вы дать то, что девочке нужно?
– Да к чему вы клоните, Марина Львовна? Что-то не пойму я...
– А к тому, моя хорошая, чтобы вы отдали мне свою внучку, – пропела та. И еще до того, как Ольга Трофимовна успела возразить или замахать руками, продолжила: – Конечно, ни о какой продаже не может быть и речи, я же понимаю, что Варенька и для вас свет в оконце. Но мы с Александром Фридриховичем готовы заботиться о ней, как о родной. Подумайте, моя милая, что вы можете дать девочке во времена революции – и что мы.
– Нет! – выпалила недрогнувшим голосом Птицына. – Ни за что! Чтоб я родную свою кровинушку в чужие руки отдала! Да в своем ли вы уме, сударыня?
– Любезная моя, никто и не хочет лишить вас внучки, – ответила Марина Львовна. Затем обвела рукой убогую каморку: – Но сами посудите, где ей будет лучше, у вас или у нас. Обещаю вам, ничего не изменится: вы сможете каждый день навещать Варюшу, более того, мне понадобится помощница по дому, и вы подходите прекрасно на эту роль. Тогда вы наконец сможете отказаться от мытья полов и грязных подъездов и сосредоточиться только на одном – воспитании Вареньки, которым буду руководить я. Вы же хотите, чтобы у девочки все было хорошо? Так кто в состоянии дать ей больше – вы или мы?
Но Ольга Трофимовна выставила разлюбезную госпожу Истыхову за дверь и перестала даже замечать ее, делая вид, что они незнакомы. «Надо же такое придумать, – возмущалась женщина про себя, – дамочка хочет, чтобы я Вареньку ей отдала, будто речь идет о зверушке какой или безделушке! Это же живой ребеночек!»
Однако о предложении Марины Львовны Птицына все же размышляла. И даже по ночам, в промежутках между криками Вари, ворочаясь с боку на бок, думала о том, что, может быть, и права чиновница и девочке будет у нее лучше.
Тут еще и профессор Сичко, как обещал, покинул Петроград, уехал в Англию – основной источник заработка исчез. Другие клиенты давно отказали Ольге Трофимовне: каждый заботился сам о себе, зима была лютая, голодная и холодная, и цены на продукты и дрова взлетели жуть как высоко.
А вот Истыховы нужды не знали, – видела Ольга Трофимовна, и не раз, как растворялась резная дверь их квартиры, и слышалась оттуда веселая патефонная музыка, и вырывалось оттуда тепло. И едва ли не каждый день Марина Львовна, шествуя в прелестном норковом манто, руководила посыльными и приказчиками, что тащили наверх корзины, коробки и ящики с провиантом. Там были и зелень – в декабре она на вес золота! – и даже заморские фрукты, ананасы с бананами, не говоря уж о балыке, колбасах, разных сырах и прочих деликатесах.
Марина Львовна, сталкиваясь с дворничихой, каждый раз любезно с ней здоровалась и по-доброму улыбалась, хотя Ольга Трофимовна прекрасно понимала, что у нее, змеи, на уме. Детишек-то своих, несмотря на все благосостояние и роскошь, у нее никогда не будет, вот и положила глаз на Вареньку!
Чем дольше Ольга Трофимовна раздумывала о предложении Истыховой, тем больше убеждалась, что глупо тогда поступила, выставив супругу чиновника за дверь. Еще и Анфиса, проведав о разговоре, набросилась на мать:
– Да как же вы такую великолепную возможность упустили-то? Девчонка жила бы там, как у Христа за пазухой, да и вам, и нам что-нибудь перепадало! Просите, маменька, денег, да поболее!
Ольга Трофимовна дала старшей дочери оплеуху и заявила:
– Не бывать такому, чтобы я родной внучкой торговала. Если и отдам ее Истычихе, то добровольно, заботясь о благе Варюшки!
– Одними добрыми пожеланиями сыт не будешь, – скривила тонкие губы Анфиса. – Особенно сейчас, маменька, при Советской власти.
Поэтому незадолго до Нового года Ольга Трофимовна поднялась на четвертый этаж, где, глубоко вздохнув, нажала черную пупочку электрического звонка. Дверь ей открыла миловидная горничная, за спиной которой тотчас возникла Марина Львовна в переливающемся платье по последней моде. Из
