каждую сцену наизусть. Но кто бы мог подумать, что режиссер Райх посетит их интернат!
Генрих Олегович, водрузив на лысую голову фетровую шляпу, подошел к директрисе, которая, сверкая золотыми зубами, подобострастно приветствовала его. Еще бы, ведь Райх недавно был удостоен Сталинской премии за свою историческую ленту о Смутном времени. Товарищ Сталин был верным поклонником таланта Райха и недавно принял режиссера в Кремле, где наградил его орденом Трудового Красного Знамени.
Нина Вениаминовна произнесла ужасно долгую и нудную речь, в которой «товарищ Сталин», «советские идеалы» и «пламенный коммунизм» поминались едва не в каждом предложении. Наконец директриса смолкла и передала эстафету режиссеру. Тот, сдвинув шляпу на затылок, вытер лицо большим клетчатым платком и сказал:
– Фух, ну жарко же у вас!
Послышались отдельные смешки. Крыса свирепо взглянула на учеников, призывая их к порядку. А гость продолжил:
– Ребятки, мне требуется ваша помощь, поэтому, собственно, я и прибыл сюда. Не так давно я удостоился большой чести и имел продолжительную беседу с товарищем Сталиным касательно судьбы советского кинематографа. Иосиф Виссарионович, скажу я вам, потрясающий, тонкий, поистине гениальный знаток этой материи!
Директриса при упоминании имени вождя нервно сглотнула. Ну как же, перед ней стоял человек, говоривший о вожде как о хорошем друге!
– И товарищ Сталин предложил мне чрезвычайно занятную и интересную тему для нового фильма. «Генрих Олегович, – сказал он мне, – а почему бы вам не обратить внимание на такую достойную тему, как наше молодое поколение?»
Райх, войдя в роль, изобразил самого Сталина – он даже заговорил с грузинским акцентом. Нина Вениаминовна побелела и, как показалось Варе, покачнулась. Однако режиссер как ни в чем не бывало продолжил (видимо, он был очень хорошим другом Сталина, раз позволял себе такие вольности):
– И я ему ответил: «Товарищ Сталин, какой вы прозорливый, ведь я именно об этом и думал!» Иосиф Виссарионович похлопал меня по плечу, вот по этому... – Райх было указал на свое правое плечо, потом, подумав, ткнул в левое: – Нет, все же по этому. А потом он добавил: «Генрих Олегович, руководство хорошо вас знает, руководство вас ценит, руководство вам доверяет. Вы должны изобразить судьбу юного пионера, а лучше, юной пионерки, которая вначале скептически относилась к идеалам Октября, возможно, бродяжничала, даже воровала, но потом осознала, что так делать нельзя. Надо показать силу советского духа и на примере подростка». Я за эти слова товарища Сталина чуть не расцеловал – его идея во сто раз была лучше моей!
Ученики снова засмеялись, и даже неулыбчивая Крыса позволила себе кривую усмешечку.
– И товарищ Сталин взял производство чрезвычайно важной для нашей страны картины под свой личный и неусыпный контроль, – продолжил Райх. – Скажу вам по секрету, ребята, что средства просто неограниченные. Ни одному иностранному режиссеру такие условия и не снились. Вот что значит слово товарища Сталина! Другой бы на моем месте воспользовался представившейся возможностью, снял бы роскошный фильм, выстроил бы в качестве декораций искусственный город, но, как верно заметил Иосиф Виссарионович, самое важное – идея. Вот об идее и идет речь!
Генрих Олегович снова обтер лицо платком, помолчал немного, а затем продолжил:
– Мне требуются запоминающиеся типажи, в киноленте это самое важное. А также нужны ребята и девчата, бывшие когда-то беспризорниками, а среди вас таких много. Поэтому я и приехал чуть ли не из Кремля сразу к вам, в образцово-показательную школу-интернат. Побеседовать хочу, а если повезет, и пару-тройку юных актеров захватить с собой в столицу, где над фильмом уже началась работа.
По двору прокатился вздох удивления и восхищения. Еще бы, каждый хотел сняться в настоящем кинофильме, да еще в таком, что находится под неусыпным контролем самого товарища Сталина. Варя почувствовала, что краска заливает ее лицо. А что, если Райх выберет именно ее...
Вперед выступила директриса:
– Дорогой Генрих Олегович, мы чрезвычайно польщены вашим доверием и готовы исполнить задание партии и товарища Сталина. Должна вам сообщить, что у нас до недавнего времени имелся в школе драмкружок, однако его работу пришлось приостановить в связи... в связи с переходом его руководительницы на другую работу. Впрочем, очень скоро он возобновит свою деятельность под моим началом. Однако у нас, вы совершенно правы, имеются талантливые пионеры, особенно отличившиеся в драмкружке, именно их я рекомендую вам, уважаемый Генрих Олегович. Сейчас я зачитаю их фамилии, и каждый, кто будет назван, сделает шаг вперед.
Варя приготовилась к встрече с великим Райхом. И что она только ему скажет? Ведь он – выдающийся режиссер, кроме того, любимец товарища Сталина, а кто она такая? Нет, все же она была несправедлива к Нине Вениаминовне – хоть та и соврала относительно того, почему был закрыт драмкружок, но утаить наиболее талантливых от Райха она не собирается.
Однако, к огромному удивлению Вари, из уст директрисы прозвучали фамилии вовсе не тех, кто состоял в драмкружке, – были названы лизоблюды, доносчики и ябеды, и самой первой – Тоська. Ни Варе, ни другим девочкам, занимавшимся в кружке, выйти вперед велено не было. По двору прокатился ропот, но Крыса быстро взяла ситуацию под контроль:
– Напоминаю, дети, что вы должны соблюдать дисциплину! Иначе мне придется прибегнуть к строгим педагогическим мерам.
Попасть в карцер никому не хотелось, все примолкли. Но Варе стало до слез обидно: она видела, как Тоська и прочие стукачки, улыбаясь, вели разговор с Райхом. Вот ведь будет казус, если он выберет Тоську на главную роль!
Режиссер вместе с директрисой, своими помощниками и рекомендованными девочками отправился в пристройку, где располагался раньше драмкружок, а Варя поплелась в класс. Она ни о чем и думать не могла, только об ужасной несправедливости, жертвой которой стала. Под конец урока заявилась и Тоська, красная, как вареный рак, с мокрыми от слез щеками и распухшими веками. Зло ткнув свою соседку по парте, Тоська брякнулась на сиденье и засопела, едва сдерживая рыдания. «Райх ее не взял, – злорадно подумала Вера. – Так ей и надо! Ведь еще Лилия Демьяновна говорила, что у Тоськи нет ни грамма таланта».
На перемене Варя проскользнула к пристройке, где шли пробы. Притаившись за дверью, она видела лысый затылок режиссера и кривляние одной из ябед на сцене. Пурпурная директриса сидела рядом с Райхом. Крыса явно не ожидала, что все будет так сложно, наверняка думала, что сумеет навязать ему своих верных стукачек.
Варе, наблюдавшей за потугами девицы на сцене, вдруг сделалось очень смешно. Зажав рот руками, она стала хохотать. Внезапно дверь раскрылась, и Варя повалилась на пол. На пороге возвышался Генрих Олегович Райх собственной персоной.
– Милая моя, это вы мешаете просмотру? – спросил он строго. Веселье разом слетело с Вари. Появившаяся за спиной режиссера Крыса заявила:
– Генрих Олегович, это одна из самых худших учениц школы. Грубиянка, нахалка, троечница. Птицына, брысь отсюда! За то, что помешала нам, ты будешь строго наказана!
Райх подошел к Варе, подал ей огромную волосатую ладонь, помог подняться и пристально вгляделся в ее лицо. К нему подлетели высокая тощая женщина и бородатый молодой человек.
– Да, определенно, да, – зашептала женщина режиссеру на правое ухо.
Бородач задудел в левое:
– Нет, Генрих Олегович, также определенно нет...
– Развязна, недисциплинированна, глупа, – вещала Нина Вениаминовна. – От нее вся школа стонет. Птицына постоянно сидит в карцере. Да и что, собственно, ожидать от юной особы, которая состояла в банде Зойки Брильянтовой Шейки?
Нина Вениаминовна торжествующе посмотрела на Варю, как будто желая сказать: «Он тебя не возьмет, я уж постараюсь! И забудь о кинокарьере, никуда дальше карцера ты не пойдешь!»
Фраза о Зойке Брильянтовой Шейке оказала на режиссера волшебное воздействие. Он присел перед Варей на корточки и спросил:
– Ты в самом деле была знакома с этой легендарной, хотя и насквозь порочной личностью?
