– Да! – чуть ли не с гордостью ответила Варя, понимая, что терять ей уже нечего. – И даже называла ее мамой!
– Феноменально! – произнес Райх. – Просто феноменально! Такой типаж! Такая драматика! И что за экспрессия! Вот что, Птицына... Я бы попросил тебя подняться на сцену. Однако у тебя нет опыта...
– Я четыре года состояла в драмкружке, – сообщила Варя, на что Райх покачал головой:
– Ну, судя по тому, что я уже видел, в драмкружке состояли далеко не самые одаренные личности.
Крыса пронзила Варю взглядом, и девочка смолчала о том, что директриса попросту обманула режиссера, подсунув ему своих любимиц, никогда драмкружок не посещавших.
– Генрих Олегович, – смело заговорила девочка, – а не могли бы вы уделить внимание не только мне, но и нескольким моим подругам? Уверяю вас, у них есть талант!
Райх почесал двойной подбородок и задумался. А спустя минуту сказал:
– Ну что ж, раз мы все равно здесь, так отчего же нет. Но сначала продемонстрируй нам свои способности, Птицына. Кстати, как тебя зовут? Варвара? В одном из эпизодов нам потребуется девочка, изображающая из себя нищую...
Варя взошла на сцену. Так, как в тот момент, она не боялась еще ни разу в жизни.
Нина Вениаминовна продолжала что-то бубнить, но Райх заявил ей:
– То, что Птицына сорвиголова, нам только на руку, ведь речь идет об укрощении строптивой.
Директриса прикусила язык, понимая, что переборщила: ее филиппики в адрес Вари оказали противоположный эффект. А тем временем Варя закрыла глаза, досчитала до десяти, как учила Лилия Демьяновна, – и превратилась в другого человека.
Она не знала, сколько времени провела на сцене, – Райх, сидевший сначала в кресле, после первой же сценки присоединился к девочке, требуя от нее изобразить одно или рассказать о другом. Нина Вениаминовна несколько раз напоминала, что обед простывает, но режиссер только отмахивался от директрисы, как от назойливой мухи. А когда она в пятый раз заикнулась о том же, попросил ее покинуть помещение. Крыса с перекошенным от злобы лицом буквально вылетела прочь, с треском хлопнув дверью.
Наконец режиссер сошел со сцены и велел Варе подождать за дверью. Девочка, дрожа от усталости и охватившего ее экстаза, вышла. Там ее поджидала Тоська.
– Что, мымра, думаешь, тебя возьмут в актрисы? – ухмыльнулась она. – Вот уедет московский режиссер, и тебя ждет карцер. Нина Вениаминовна знаешь как рассердилась на тебя! У, что будет, Птицына!
Их беседу прервало появление тощей женщины, помощницы режиссера. Она пригласила Варю войти. Девочка, заметив мрачные лица, поняла: все закончилось, ее отошлют обратно, и она попадет в лапы директрисы.
Внезапно Генрих Олегович расплылся в улыбке и сказал:
– Проблема с актрисой на главную роль решена. Потребуется еще согласие всех бюрократических инстанций, но это я беру на себя. Ты, Варя, говорила что-то о своих подружках. Если они обладают хотя бы толикой твоего таланта, то тоже получат возможность сыграть в моей новой картине.
Глава 27
Варя плохо помнила, что происходило после тех знаменательных слов режиссера. Кажется, она выбежала из пристройки, и на пути ей попалась Тоська, она толкнула ее в грудь, та полетела на траву. Варя позвала трех своих подруг, и игра двух из них понравилась Генриху Олеговичу, он пообещал, что девчонки получат роли.
Ликованию воспитанниц интерната не было предела – еще бы, одна из них получит главную роль, а две другие – роли второго плана. Генрих Олегович, взяв с собой Варю, отправился к директрисе и сообщил ей о том, что обнаружил уникальный талант. Нина Вениаминовна, кисло взирая на девочку, пыталась снова и снова очернить ее, но режиссер Райх уже все для себя решил.
– Прошу вас дать разрешение на то, чтобы Варя Птицына немедленно отправилась со мной в Москву, – заявил он, и глаза директрисы полезли на лоб.
– Нет, я не могу взять на себя такую ответственность, – заикаясь, произнесла Крыса. – Я должна думать о благе ребенка!
Райх разочарованно произнес:
– Ну, в таком случае мне придется сообщить товарищу Сталину, что по причине вашего, уважаемая Нина Вениаминовна, сопротивления фильм не может быть снят в те сроки, которые установлены Иосифом Виссарионовичем. Мне придется искать новую претендентку на главную роль, хотя я уверен, что никого лучше Вари Птицыной не найду.
Режиссер, еще не закончив свою речь, взял трубку телефона, набрал номер и сказал:
– Прошу срочно соединить меня с Кремлем. Говорит режиссер Райх. Да, тот самый. Мне нужно переговорить с Иосифом Виссарионовичем Сталиным.
По прошествии нескольких томительных минут он протянул трубку обомлевшей Крысе:
– Хотите сами сообщить о своем отказе помогать мне товарищу Сталину?
Нина Вениаминовна, упав, как подкошенная, в кресло, простонала:
– Я согласна, я согласна, согласна!
Райх же загудел в трубку:
– Иосиф Виссарионович, добрый день. Приношу извинения, что посмел отрывать вас от государственных дел, но вы сами сказали, что я могу звонить вам в любое время дня и ночи, если речь идет о новом кинопроекте, который вы поручили мне...
Варя и две ее подружки покинули интернат вечером того же дня – товарищ Сталин был очень доволен, что работа над архиважным, как он подчеркнул, фильмом движется столь быстро, и пожелал юным актрисам всего наилучшего. Причем Райх подозвал Варю к телефону, и она имела счастье услышать голос самого вождя.
В Ленинграде Варю разместили в номере роскошной гостиницы, а на следующий день скорый поезд доставил режиссера и его группу в Москву. Девочка никак не могла поверить, что все происходит с ней на самом деле. Знаменитый режиссер Райх выбрал ее на главную роль в своем новом фильме, и она целых полминуты говорила с товарищем Сталиным по телефону!
Советская столица поразила воображение Вари: огромные проспекты, широкие улицы, небывалые магазины, высоченные новостройки. Она побывала с Генрихом Олеговичем на Красной площади, и он, указав на Кремль, сказал:
– Вон там товарищ Сталин работает на благо всего советского народа!
В груди у Вари сладко защемило, и она всмотрелась в зашторенные окна, пытаясь угадать, за каким же из них располагается кабинет вождя. Она помнила, как Иосиф Виссарионович сказал ей:
– Если вас выбрал товарищ Райх, значит, вы лучше всех!
Генрих Олегович пригласил Варю в свою семью: его супруга, Тамара Максимовна, была приятной дамой, принявшей Варю, как родную дочку. У Райха было два сына. Обоим под тридцать, один работал в Наркомате внутренних дел, а другой пошел по стопам отца и стал режиссером.
Варю поразила квартира Райха, располагавшаяся в огромном, довольно мрачном доме на Ленинских горах, больше похожем на средневековый замок – он был сдан в эксплуатацию всего несколько месяцев назад, и въехать в него могли только самые важные представители советской элиты. А Генрих Олегович Райх, разумеется, является именно таковым.
Квартира была огромной: восемь комнат, три ванные, два туалета, лестница, ведущая на второй этаж, где располагалось рабочее ателье Генриха Олеговича, и даже зимний сад. Девочка, привыкшая к обветшалому дворцу, в котором находилась школа-интернат и где она делила спальню с девятью другими воспитанницами, не могла поверить, что в огромной квартире живут всего два человека: Райх и его супруга, преподававшая физику в Бауманском институте.
Варе отвели собственную комнату – потолки там были высоченными, сверху свешивалась хрустальная люстра, пол покрывал узорчатый деревянный паркет, а стены были оклеены темно-зелеными с серебряной нитью обоями. Девочка была уверена, что попала в рай.
У Райхов имелись домработница, шофер и приходящая прислуга. Генрих Олегович объяснил маленькой гостье, что руководство страны и партии очень его ценит, этим и объясняются чрезвычайно комфортабельные условия жизни, недоступные абсолютному большинству советских граждан.
