Давненько Конан не видал таких забавных людей, как этот бритунец. Точнее, сам бритунец, очевидно, забавным не являлся: он был безукоризненно одет, чисто умыт и держался с очевидным достоинством. Но вот в каком месте он являл все эти пристойные манеры!
Здесь были бы куда уместнее чумазое лицо, лохматые волосы, обмотанные пропотевшей тряпкой, набедренная повязка или старые штаны, давно нуждающиеся в починке. Ибо действие происходило на одной из самых грязных площадей Шадизара, неподалеку от общественных бань — еще точнее, «на задах» этих самых бань, там, куда сливают нечистоты и где околачиваются бездельники в поисках поживы. А пожива здесь невелика, но случается: кому-то из посетителей бани требуется носильщик, кому-то нужно срочно — ну вот позарез просто! — передать сообщение деловому партнеру, а как это сделать, ежели человек сидит в воде, распаренный и голый? Вот тут-то и прибегают банные служки и нанимают за медную монетку кого-нибудь из околачивающихся поблизости.
Хотя, конечно, подобные поручения никогда не исходят от местных жителей. От тех, кто знает толк в отдыхе и никогда не позволит себе прервать удовольствие ради каких-то там деловых операций. Все это приезжие, торговцы с севера и запада, — эти глупцы всегда беспокоятся о делах.
Истинный житель Шадизара знает: пока господин расслабляется в бане, дело само тихо катится в нужном направлении.
Но без этих глупцов с запада и севера не было бы и мелкого заработка. А сколько всего можно украсть у подобных раззяв!
Конан не интересовался мелочными заработками. И мелкие кражи тоже мало занимали киммерийца. Он просто проводил здесь время, держа лепешку с острым сыром в одной руке и небольшой мех с местным, чуть подкисшим вином, — в другой. День был жаркий и долгий.
Бритунец же предлагал неплохое развлечение. И к тому же, совершенно очевидно, этот человек богат. Вон, кое-кто уже облизывается, рассматривая бритунца как легкую добычу. Разве что слюни у здешних воров не текут.
Конан оценивал тех, кто положил глаз на беспечного богатея. Шансов у них мало. Точнее, у этих воришек были бы кое-какие шансы — и, возможно, даже недурные, — но только в том случае, если бы поблизости не оказалось Конана. А Конан — здесь, рядом. И потому… простите, ребята, сегодня не ваш день.
Бритунец откровенно восхищался всем, что ни дел. То и дело он хватался за восковые таблички, которые носил у пояса, — там, где все нормальные люди носят нож в хороших ножнах. Быстро царапая остро отточенной палочкой по восковому покрытию, бритунец делал какие-то заметки, а потом медленно засовывал их обратно.
Конану даже стало любопытно: что можно записывать здесь, в жаркий день, на грязной площади позади общественных бань в Шадизаре? Какие важные мысли посещают бритунца? А мысли, судя по всему, достаточно важные, иначе он бы так не боялся их растерять.
Единственное, что приходило в этом случае на ум Конану, были соображения касательно клада. Положим, начал фантазировать варвар, этот щеголь из Бритунии узнал о том, что где-то поблизости находится некое сокровище. Он анализирует в уме все полученные, на сей счет сведения. И тотчас заносит их на таблички, чтобы потом сопоставить с уже имеющимися и сделать окончательные выводы.
Конан ухмыльнулся. Да уж, все эти ворюги будут иметь жалкий вид, когда за дело возьмется Конан- варвар!
Между тем бритунец остановился перед Загратом-дервишем и, как ребенок, разинул рот от удивления. Заграт приходил на эту площадь нечасто — только в тех случаях, когда у него возникала большая нужда посетить баню. Тогда он давал небольшое представление — зрители никогда не отказывались кинуть ему монетку-другую — и, собрав нужную сумму, отправлялся мыться.
В банях Заграта хорошо знали. У него даже имелся «собственный» банщик — человек, очень гордившийся привилегией обслуживать «кудесника».
Но сегодня у Заграта появился новый зритель. Конан переместился поближе к бритунцу, чтобы улучить миг и стащить восковые таблички. Если на них записано то, о чем подумал варвар, то у них с бритунцем скоро появится тема для интересного разговора.
Между тем Заграт расстелил в пыли свой старенький истрепанный коврик и уселся, скрестив ноги. Его тотчас обступили любопытные. Заграт не спеша снял с плеча мешок и вытряхнул оттуда горсть битого стекла. Солнце заиграло на пестрых полупрозрачных гранях, разбрасывая повсюду яркие блики. Пятна радужного света прыгали по лицам стоявших поблизости зрителей.
Один особенно назойливый — а может быть, отважный? — солнечный зайчик даже запрыгнул в глаз Конана, и этот глаз тотчас вспыхнул ледяным синим светом, напоминающим сияние снегов на вершинах киммерийских гор. Конан моргнул, и зайчик исчез.
Зачерпнув горсть битого стекла, Заграт-дервиш отправил его в рот и принялся с хрустом жевать. Даже привыкшие к его представлениям шадизарские жулики разразились криками ужаса и восторга. Что же тут говорить о бритунце! Он ахнул, схватился за щеки и покачал головой, а затем потянулся к поясу, чтобы снять таблички и сделать еще пару заметок. Очевидно, увиденное бритунец счел бесценным…
Но что это?
Его рука схватила пустоту! Там, где только что были дорогие его сердцу таблички, теперь не оказалось решительно ничего.
— Это катастрофа, — сказал бритунец, обращаясь сам к себе. Он отступил на пару шагов и внимательно осмотрел пыль у себя под ногами на тот случай, если по неосторожности выронил таблички.
Но и в пыли под ногами они не обнаружились.
— Боги! — вздохнул бритунец. — Как такое могло случиться? Где же я потерял их?
Конан наблюдал за ним со стороны и никак не мог решить для себя: то ли этот человек нарочно разыгрывает комедию, чтобы сбить вора с толку, то ли он и в самом деле настолько наивен, что вообразил, будто сможет продержаться в шадизарской толпе дольше колокола и не быть обокраденным.
И тут он заметил, что бритунец смотрит прямо на него.
«Проницателен, как демон!» — подумал Конан, сохраняя, однако, невозмутимое выражение лица.
— Любезный! — окликнул его бритунец. — Ваш облик заставляет меня предполагать в вас честного человека…
— Э? — проговорил Конан с таким видом, словно он был очень недоволен тем, что его отвлекают от важных мыслей и интересного зрелища.
— Видите ли, — непринужденно продолжал бритунец, — со мной случилась нелепейшая история. Я где-то обронил мои восковые таблички. На них нет ничего особенного — так, мысли по поводу и вовсе без повода, но все же они ценны для меня. Вы случайно их не замечали где-нибудь поблизости? Я был бы вам очень обязан…
Конан молчал. «Как это он сразу догадался? — мелькало у него в мыслях. — Неужели я плохо сработал? Но в любом случае таблички у меня, и этому толстосуму придется раскошелиться, чтобы получить их обратно».
Тем временем дервиш продолжал невозмутимо жевать стекло.
Бритунец подошел поближе к Конану и указал на дервиша:
— Поразительное по силе зрелище! А вас, я гляжу, не слишком впечатляет?
— Ну, — сказал Конан, — я всякого навидался. Да.
Бритунец приподнял бровь, но промолчал.
Дервиш наконец покончил со стеклом и высунул язык, чтобы показать, что он не поранился. Обступившие его зрители разразились криками и аплодисментами, в глиняную плошку для сбора подаяния полетели медные монетки.
