– Лучше всего следовать рекомендациям врачей. Пока этот человек не изобличен, твоей жене нельзя оставаться одной.
– А если это будет длиться недели, месяцы, годы? – вздохнула Юлиана. – Марк, я хочу как можно скорее приступить к съемкам. У нас и так отставание от графика, а сериал должен выйти на экраны в декабре!
Ага, девочка рассчитывает на приз киноакадемии!
– Юлианочка, ни о каких съемках не может быть и речи, – ответил Михасевич. – Фима права: пока эта сволочь не будет сидеть в клетке, а лучше лежать на кладбище, съемки будут приостановлены. Я не намерен трястись от каждого шага ночью или скрипа двери. Но, Серафима, прежде чем вываливать информацию полиции, тебе следовало бы получить мое разрешение. Впрочем, сейчас уже поздно!
И почему это Марк так сопротивлялся и не желал посвящать в происходящее представителей закона? Ведь под угрозой находится жизнь его обожаемой Юлианы? Или… Или Михасевичу есть что скрывать?
Без стука дверь в палату отворилась, и туда влетела Настя. Заметив мать, девочка бросилась к ней, залезла на кровать и прижалась щекой к щеке Понятовской.
Юлиана была довольна, хотя и просила дочь не портить ей прическу.
– Мамочка, ты здорова? – спросила Настя.
– Конечно, детка, со мной все в порядке, – ответила Понятовская.
Она милостиво кивнула отцу Сильвестру и профессору Черновяцу, которые быстрым шагом вошли вслед за девочкой.
– Дочь моя, – произнес священник, беря Понятовскую за руку. – Как только я узнал, то поспешил к тебе. Это промысел господень, что ты осталась в живых!
– Отец Сильвестр, я тоже так думаю, – сказал режиссер. – Мы обязательно на днях зайдем в ваш храм, чтобы поставить свечку за чудесное спасение Юлианы. Я слышал, что вам требуются средства на ремонт колокольни? Я смогу помочь и с этим…
– Бог всегда воздает тем, кто думает о душе, – ответил отец Сильвестр. – Такие дела вам зачтутся. Нечасто встретишь в наше время таких, как вы. Все заботятся о материальном благополучии, никто не хочет думать о бессмертной душе, а ведь это несоизмеримо дороже.
Профессор вручил Юлиане букет белых роз, который актриса приняла как само собой разумеющееся. Профессор Черновяц шепнул мне:
– А правду ли говорят, что это было покушение? И что за странные анонимные письма? Вы ведь в курсе всего, Серафима Ильинична, просветите меня! Вы играете роль мисс Марпл, Марк поручил вам расследование! Как интересно!
Вот уж эта болтливая Зоя! Теперь все Варжовцы знают, зачем я сюда приехала!
– Сын, проходи! – Михасевич прервал треп Черновяца.
Кирилл стоял на пороге, не зная, присоединиться ему к другим или подождать в коридоре.
– Поздоровайся с Серафимой Ильиничной, профессором и отцом Сильвестром, сын, – приказал режиссер.
Кирилл, проигнорировав эту реплику, подошел к Понятовской и скороговоркой спросил ту, как она себя чувствует.
– Очень мило с твоей стороны, – ответила актриса, закатив глаза. – Обычно ты никогда не интересовался моим здоровьем. Возьми Настю и отправляйся с ней домой. Пусть отец Сильвестр вас проводит. Вам ведь несложно?
– Нет, дочь моя, я сделаю все, о чем вы попросите, – ответил священник, беря за руку девочку. Кирилл, ничего не сказав, вышел из палаты.
– Марк, с ним нужно что-то решать, – произнесла Юлиана. – Так не может продолжаться. Ты как-то говорил про интернат в Англии. Думаю, будет в самый раз послать Кирилла туда. Ему нужны сверстники, меня он в упор не замечает, занимается своими компьютерами…
– Поговорим об этом позднее, Юлиана, – ответил Михасевич.
Было заметно, что разговор о сыне сейчас не входил в сферу его интересов.
Профессор кислых щей буквально вытащил меня в коридор. Неугомонный ученый засыпал меня вопросами. Через пять минут, когда моя голова грозила распухнуть от его трескотни, я взорвалась:
– Эрик Эрикович, достопочтенный вы мой, откуда я могу знать все эти подробности? На настоящий момент делом о несчастном случае с Понятовской занимается местная полиция. Так как начальник полиции – частый гость в доме Михасевича, были предприняты все необходимые меры и активизированы все силы, чтобы в кратчайшие сроки докопаться до истины!
– Не доверяю я полиции, в особенности местной, – протянул профессор. – Серафима Ильинична, а правду говорят, что вы оказали нашему президенту Буничу большую услугу и хорошо знакомы с его женой?
– Говорят, что в Экаресте кур доят, – обозлилась я.
И откуда этому сморчку известна государственная тайна! Нет ничего страшнее людей пошиба профессора Черновяца – назойливые, всюду сующие свой нос, беспардонные и прилипчивые.
– Да ладно вам, Серафима Ильинична, – затараторил ученый. – У меня ведь огромный опыт в составлении психологических портретов преступников! Все маньяки страны прошли через мои руки! И тот, кто действует в Варжовцах, самый настоящий маньяк! Разве вам неинтересно узнать, кто это?
– Честно скажу – совершенно неинтересно! – взревела я.
Мне хотелось одного – избавиться от общества профессора кислых щей.
Черновяц рассмеялся:
– Серафима Ильинична… или давайте без отчеств, вы ведь согласны?
– Нет! – попыталась вставить я, но профессор снисходительно улыбнулся:
– Не беспокойтесь, у нас не такая уж большая разница в возрасте, от силы – десять лет.
Я едва не задохнулась от подобного хамства. Ему – под семьдесят, а мне, а мне… Мне через неделю исполнится тридцать восемь! Ну, или чуть больше! Но, как любая женщина, я имею право на то, чтобы мой возраст оставался для мужчин, в особенности подобных наглому профессору, загадкой.
– С отчествами, с отчествами, – залепетала я. – Только с отчествами!
– Полиция не упустит очередного шанса сесть в галошу, – заявил Черновяц. – Я прекрасно знаю их методы работы, они неповоротливы и тупоумны. Серафима Ильинична, если бы вы знали, сколько преступников разгуливает на свободе из-за плохой работы полиции! Помнится, ловили мы в середине восьмидесятых маньяка-насильника, на его совести было два десятка человек. Под моим руководством был составлен психологический портрет предполагаемого преступника: неуверенный в себе, замкнутый, скорее всего, имеет свой автомобиль, даже внешность я описал: лет пятьдесят, сутулый, в очках, внушающий доверие и не вызывающий страха тип «учителя биологии», как мы это в институте называем. Пардон, называли, я никак не могу привыкнуть, что я – на пенсии… Так вот, мы с моими сотрудниками определили ареал, в котором действовал маньяк, и дали полиции рекомендации, где ждать следующего преступления. Полиция установила кордоны, и, надо же, преступление все же произошло, несмотря на то, что контролю подвергали всех мужчин в возрасте от пятнадцати до восьмидесяти. Маньяка этого поймали только через семь лет, за эти годы он лишил жизни еще двадцать человек. И что вы думаете? Когда я с ним беседовал, он мне так и сказал:
– Меня едва не схватили.
И назвал дату и год – именно когда устраивали эту спецоперацию. Оказывается, его задержали, полицейские нашли у него в портфеле моток бечевки, нож и, пардон, тюбик вазелина, и, несмотря на обличающие улики, его отпустили на все четыре стороны! Вот и ваша полиция! И уверяю вас, за эти годы методы не претерпели никаких изменений!
– И что вы предлагаете, профессор? – спросила я с подозрением.
Маленький ученый с готовностью заявил:
– Самим начать расследование! У меня же огромный опыт в составлении профиля преступников! А вы, Серафима Ильинична, окажетесь полезной в поставке мне информации.
Какой ты умный, подумалось мне, меня аж слеза прошибла от твоего предложения, профессор кислых щей! Ты хочешь, чтобы я, подобно ручной обезьяне, таскала для тебя каштаны из огня, собирала информацию, подвергалась опасности, а ты, ученый щелкопер, присвоил бы себе всю славу – если, конечно, преступник будет пойман!
