киммерийцем. В комнате колдуна царил полнейший кавардак. Стулья были разбросаны. Камин почти полностью развалился. Дрова валялись на полу, и от них понемногу начинали загораться вещи, которые оказались поблизости.
— А колдун-то где?— спросил Бергон, настороженно озираясь. — Трупа нигде не видно.
— Лопнул, похоже, поганец,— ухмыльнулся Конан,— и камин разворотил. Доколдовался.
— Что будем делать?— спросил Бергон, тревожно косясь на занимавшийся пожар.
— Ну, не тушить же! Пусть выгорает этот гадюшник!— Тут Конан нахмурился.— Когда я залезал, стража крутилась где-то неподалеку и наверняка слышала грохот. Однако, где это случилось, они, думаю, разберутся не раньше, чем пламя охватит весь дом. Так что у нас есть еще немного времени, чтобы потрясти мошну погорельца.
Известив напарника о своем намерении, Конан направился к одной из дверей. Пожалуй, это была даже не дверь, а маленькая дверца. Распахнув ее, киммериец увидел множество полок, на которых были расставлены сосуды всевозможных форм и размеров. Бергон вошел следом, и глаза его при виде этого разнообразия восторженно заблестели.
— Ничего не трогай,— бросил на ходу Конан, но Бергон словно и не слышал его.
Он сразу вцепился в небольшую банку из густо-синего стекла и первым делом попытался рассмотреть, что находится внутри. Внутри виднелся темный сгусток, но что он собой представлял, было не понять. Широкое горлышко банки закрывала плотно подогнанная крышка, тщательно запечатанная красным воском, а снаружи сосуд покрывали пыль и паутина.
Наконец замориец потерял всякое терпение и с досады швырнул банку в комнату с камином, но промазал и угодил в дверной косяк. Конан резко обернулся. От удара банка разбилась, и на пол вывалился черный жук величиной с кулак заморийца. У насекомого было гладкое, отливающее перламутром тело и маленькая головка с грозными челюстями, которыми он тут же попытался впиться в сапог своего освободителя. Бергон с криком отскочил и кончиком меча отбросил тварь в комнату. Жук ударился о стену, и его челюсти мгновенно вонзились в каменную кладку. Отвратительный скрежет возвестил о том, что гранит оказался ему не по вкусу. Однако жука эта неудача ничуть не огорчила. Он просто отполз, развернулся, наткнулся на кресло и с хрустом принялся жрать его деревянную ножку. Бергон же застыл, с восхищением глядя на бывшего узника.
— Сделай одолжение, сунь руки в карманы.— Конан смерил заморийца ироничным взглядом.— А вот обжору этого нужно было придавить,— добавил он, подумав.
Конан вышел в комнату. Пожар понемногу набирал силу, но медленно, словно неохотно. Значит, время у них в запасе еще было. Киммериец направился ко второй двери, за которой увидел длинный темный коридор, и, взяв со стола зажженную лампу, с опаской оглядываясь, пошел дальше. Отворив дверь, он изумленно присвистнул. В одном углу валялась огромная гора одежды всевозможных фасонов и размеров, на противоположной стене была развешана коллекция оружия.
Это было как раз то, что нужно. Здесь он увидел секиры, мечи, кинжалы, луки, щиты, копья, дротики и пращи, не говоря уже о множестве предметов, о назначении которых Конан, несмотря на весь свой немалый воинский опыт, мог только догадываться. Первым делом он выбрал себе хороший меч взамен утерянного, отыскал прекрасную пару клинку Чей Чена, и, наконец, взгляд его остановился на кинжале, ножны которого были усыпаны прекрасными камнями. Конан бережно взял клинок и вынул из драгоценных ножен. Сталь оказалась не слишком хорошей. Тем лучше — не жаль будет расстаться. В бою такое оружие ничего не стоило, но зато на него можно купить целый табун лошадей.
Конан заткнул кинжал за пояс и совсем уже, было, собрался уходить, когда на глаза ему попалась странная трехконечная звезда, назначения которой он не знал, и киммериец не удержался от искушения прихватить и ее тоже. Она чем-то напоминала метательные звездочки кхитайцев, но была значительно больше и странно закручена в спираль.
Наконец Конан обернулся и, увидев Бергона, едва удержался, чтобы не расхохотаться. Тот, похоже, попытался надеть на себя все, что приглянулось ему в огромной куче одежды, валявшейся на полу. В результате замориец стал раза в два толще себя прежнего и совершенно потерял способность двигаться. Он стоял и восторженно взирал на надетый поверх всего роскошный бархатный зингарский камзол с серебряными пуговицами.
— Очнись, пижон, нам еще искать выход из этой дыры!
Тот озирался, ворча:
— Золота не нашел, так хоть одежды наберу.
Впрочем, Конан тут же забыл о нем. В конце концов, как парень будет давать деру, если придется, — это его дело. Он осмотрелся. В комнате была еще одна дверь, пара окон да тяжелая штора в углу, на которую он сначала не обратил внимания.
— Если что, полезем через окна,— сказал Конан заморийцу, который с готовностью закивал (это было единственное движение, на которое он остался способен), и направился к шторе.
Отдернув ее, киммериец обнаружил настенную лестницу, ведущую наверх, а подняв голову и посветив фонарем, увидел стропила и балки над головой.
— Еще не все потеряно!
Он подмигнул Бергону и полез по скобам. Оказавшись на чердаке, северянин посветил себе лампой и почти сразу увидел пару сундуков. Вскрыв один из них, Конан обнаружил, что тот заполнен золотом только наполовину, открыв же второй, увидел, что золота в нем — под крышку. Киммериец удивленно присвистнул, но мешкать не стал, а достал небольшой, но прочный кожаный мешок и быстро наполнил его, после чего набил до отказа и кошель.
Разобравшись с деньгами, он подошел к краю люка и заглянул вниз. Бергон все еще не оставлял попыток взобраться наверх, не снимая парадного облачения. К этому времени ему даже удалось преодолеть пару ступеней, правда, потеряв, при этом роскошные пуговицы с камзола.
— У тебя мешок есть?— спросил киммериец.— Или кошель?
Ерзанье внизу мгновенно прекратилось, и Бергон поднял голову.
— Конечно,— с готовностью кивнул он,— а что там?
— Золота невпроворот,— усмехнулся киммериец, наблюдая, как на глазах меняется лицо его молодого друга.— Раздеваться будешь?
Конана поразило до глубины души (а сделать это было совсем непросто) то, что едва он произнес слово «золото», как тут же к его ногам упал объемистый кожаный мешок. «Кром!»— выругался киммериец про себя, поднимая с пола внушительных размеров кошель, не уступавший по вместимости его собственному, уже наполненному. Если бы они с Бергоном вовремя вспомнили об этих емкостях, не пришлось бы теперь шляться по дому в чавкающих при каждом шаге сапогах. Он поднял кошель и направился к сундукам. Внизу за спиной что-то грузно упало на пол. Великолепный набор цветистых ругательств возвестил о том, что это был его молодой друг. Набивая золотом мешок заморийца, Конан не переставал сльппать странное пыхтение, сопровождаемое проклятьями. Наконец он затянул тесьму и, подняв сильно отяжелевший кошель, спустился вниз.
На полу валялась куча изодранного тряпья, поверх которого лежали куски некогда роскошного, а ныне растерзанного в клочья зингарского камзола. Замориец стоял в своем родном, насквозь промокшем от пота одеянии, и грудь его бурно вздымалась, словно он только что сдержал нападение не меньше десятка городских стражников. Мокрые волосы его были всклокочены, зато лицо сияло от счастья. Конан протянул Бергону его долю. Тот распустил тесьму, заглянул внутрь и восхищенно присвистнул.
— Ради этого стоило попотеть!— захлебываясь от восторга, возбужденно воскликнул он.— Как думаешь, Конан?!
Глаза его восторженно сверкнули в свете лампы. Киммериец не выдержал и расхохотался: парень действительно нравился ему, быть может, тем, что, будучи уже почти взрослым мужчиной, в душе продолжал оставаться ребенком.
— Я рад, что тебе надоело наряжаться,— сказал он, отсмеявшись,— тем более, что сейчас настало время незаметно смываться.
— Надоело,— с готовностью кивнул Бергон,— а из этого барахла,— он с отвращением пнул ногой кучу тряпья, — я связал отличный канат, по которому мы спустимся.
— Какой ты у меня умный! — ухмыльнулся Конан.
