с которыми декорации Хаями смотрелись детской шалостью. Но до того как новые женевские жители договорились об учреждении какой-нибудь полиции или правосудия, чтобы положить предел бесчинствам кровожадных бандитов из нашего числа, посланная к Торгау делегация, в которую входил и Борис, обнаружила этого отнюдь не тело-хранителя на улице перед собственным домом. Припаркованная наполовину на тротуаре машина, видимо, надежно скрыла заговорщиков, дожидавшихся своего выстрела. Лежавшие вокруг пули из пистолета Торгау и кровавый след на несколько метров свидетельствовали, что он умер не сразу. Стоя на расстоянии четырех-пяти метров от смертельно раненного, исполнитель приговора был в недосягаемости для выстрела и мог дождаться конца, чтобы затем подойти ближе и бросить розу на длинном стебле на громоздкое тело садиста и убийцы, которого вскоре убрали с площади и похоронили отдельно от его жертв.
В «Бюллетене № 11» Шпербер высказал сомнение, что эта казнь — дело рук бригады «Спящая Красавица». В двенадцатом выпуске он отрицал их причастность к убийству Тийе, вызвавшему еще более серьезное беспокойство, даже панику, причем возложение красной розы в данном случае выглядело совершенно бессмысленно и цинично. Вскоре поползли слухи, тем более что в приозерной вилле, где проживал клан Тийе с детьми, телохранителями, супругами-референтами Штиглер и переводчицей Кристин Жарриг, как будто ничего не переменилось, за исключением, конечно, устраненного Торгау и убитого национального советника. Потом исчез и Мёллер, которого многие подозревали в желании занять место Тийе во всех смыслах. Как рассказывал Дай-сукэ, решительно закрывший свой клуб после убийства Тийе, в следующем так и не вышедшем выпуске «Бюллетеня» Шпербер планировал анонсировать существование так называемой «Группы 13». Опираясь на возведенный в абсолют лозунг «Руки — прочь!», как к тому некогда призывали ЦЕРНисты, группа якобы поставила своей целью в интересах ВАС/человечества и беспрепятственного времяпорядка истребить всех поголовно НАС/зомби, а в конце, по логике вещей, самоликвидироваться. Причем заклятые враги «Спящей Красавицы» намеренно использовали чужую флоральную подпись, дабы посеять страх среди нас, потенциальных жертв.
— С тех пор мы живем как на Диком Западе. С тех пор у каждого есть вот это… — Борис показывает на пистолет во внешнем кармане рюкзака. — Приходя в Женеву, носишь пушку всегда на виду, на поясе или прямо в руке. Ты ведь удивился, когда в охотничьем зале я пообещал застраховать заднюю дверь?
Из глубины рюкзака он достает серый диск, напоминающий хоккейную шайбу. Противопехотные мины такого рода (позаимствованные из обильных запасов швейцарской армии и хронотехнически модифицированные) стали привычным делом в Женеве после убийства Тийе и использовались для безопасности спален или целых домов. И все-таки на третьей и последней конференции договорились о предупреждающем знаке, «синей перчатке», которую либо рисовали на стене, либо грозно вешали на какую-нибудь палку или ограду дома. Впрочем, то был единственный позитивный итог встречи на острове Руссо, состоявшей из ожесточенных споров, денонсирования всех общественных начинаний, ЦЕРНистского признания банкротства, агрессивных и путаных предположений, кто относится к «Спящей Красавице», а кто к «Группе 13» (называемой так, хотя тринадцатый Шперберов «Бюллетень» не вышел). Многие были убеждены, что отсутствующие зомби, по крайней мере популярные личности вроде Шпербера, Мёллера и Берини, разделили судьбу Торгау и Тийе. Дрожа от гнева и ужаса, участники конференции покинули остров еще более смехотворным и сложным образом, чем прибыли. В «Бюллетене № 12» был опубликован шедевр логистики Хэрриета, предложение по проведению и организации третьей конференции, столь мудреное и параноидальное, что большинство зомби участвовали, наверное, ради самой процедуры открытия, когда раздетая хрупкая Кристин Жарриг встречала участника на мосту, ждала, пока тот тоже разденется, и надежным лоцманом вела его через минное поле ей одной известным путем к месту встречи.
За последние два года Борис с Анной еще дважды были в Женеве. Обычай прежних дней идти первым делом к одному из киосков утратил смысл, потому как ни рядом с заирским господином в Зале Совета во Дворце Наций, ни около углубленной в свой эластичный двухчастный инструмент супруги оперного певца в отеле «Лез-Армюр», обремененной пышнейшей грудью Спящей Красавицы, которой прежде дозволялось не меньше дюжины раз в год, при хроносферном приближении очередного подписчика «Бюллетеня», пробуждаться для грандиозного, растянутого почти на четыре года наслаждения, ни на столике в салоне удаленного замка Коппе, ни в четвертом (самом досадном) месте раздачи «Бюллетеня» больше не было свежих выпусков. По всей видимости, двенадцатый номер стал завещанием доктора Магнуса Шпербера. Теперь, когда бар Дайсукэ больше не работал, было заведено без оружия и в пристойной одежде, то есть почти голым, направляться на площадь Бург-де-Фур, чтобы получить советы и информацию во врачебной практике Пэтти Доусон и Антонио Митидьери. Лишь этот неколебимо благотворительный институт, детище двух, казалось, неспособных к такому поступку людей, продолжал благородную традицию женевского гуманизма.
14
Мы обнаружили в деревне ясли, обустроенные словно по методике Монтессори (деревянные звучащие игрушки, книжки с картинками, стеклянные шарики), затем гигантский склад, который приличествовал бы крупному супермаркету, куда, наверное, снесли все возможные деревенские запасы, трогательную библиотеку в бывшем административном здании и, наконец, камеру хранения или, скорее, арсенал — большой отель, так крепко забитый и забаррикадированный, что нам пришлось взломать заколоченное окно, чтобы попасть внутрь. Он производил впечатление не то свалки, не то склада оптового скупщика краденого, так как там были беспорядочно свалены все возможные приборы, на вид нестарые или вполне работоспособные. Телевизоры, компьютеры, холодильники, тостеры, стереосистемы, кухонные комбайны, видеомагнитофоны и видеокамеры, плейеры, яйцеварки, микроволновые печи, фены, телефоны, электрические игрушки, факсовые аппараты — все они подверглись изгнанию. В одной из комнат Борис нашел стопки плакатов, рекламных брошюр и разобранные витринные декорации. Патологически живописная деревня, раскинувшаяся на высокогорном балконе перед Юнгфрау, и так казалась задником для цветного немого фильма с ее нескрипучими деревянными домами, мертвецки тихим фонтанчиком и кристаллизованными геранями, а после радикальных мер хроногигиены сползла в XIX век, несмотря на неустранимые асфальт, телефонные вышки и пять никем не управляемых грузовиков и такси (для устранения автотранспорта требуются не меньше двадцати хроноатлетов). Ни в одном из домов, куда мы попадали через приоткрытые двери и окна, не было ни единого болванчика. Два солидных деревянных здания на главной улице явно принадлежали к числу объектов, освобожденных от электронной мишуры. Меня разозлил их сомнительный шарм идиллических горных избушек; впрочем, и вся деревня раздражала меня с каждым шагом все больше. С трудом взломав дверь ризницы, мы попали в церковь, вызвавшую у Анны подозрения из-за того, что в нее было трудно заглянуть снаружи. Под сенью церковного нефа на скамьях или на полу сидели и стояли, прислонившись к стенам, объекты зачистки, без малого шесть или семь сотен, могильно тихая община, наводившая на мысль о пугающем религиозном фанатизме или, по меньшей мере, бьющем через край рвении, поскольку прихожане заняли все наличное пространство, включая проходы и место перед алтарем, и стеклись сюда в крайне заурядном виде, в плавках, майках, униформах, костюмах, походных штанах, бермудах, в нижнем белье, национальных костюмах, рабочих халатах, полураздетые или наполовину завернутые в простыни и полотенца, и, невзирая на возраст и пол, им неведом был ни стыд, ни чувство дистанции, а вдобавок почти все были отмечены той печатью замешательства, какая ложится на лица болванчиков, когда мы хладнокровно добираемся до них по превосходно замаскированному лазу во времени. Однако они пережили вместе РЫВОК, три абсолютно безумные секунды, в течение которых на краткий миг увидели себя посреди молниеносной церковной службы в битком набитой церкви. Все были живы, как определил мой наметанный глаз. Конечно, их могли бы запихнуть в сарай или в большое стойло. Или просто свалить в кучу на полу, вместо того чтобы рассаживать и придавать какие-то позы. И тем не менее эта акция насильственного переселения привела меня в бешенство. Зажав в руке «Кар МК9», я выбежал наружу в идиллию горных лужаек, деревянных домиков, сурков и коровьих хвостов (которых, кстати, нигде не замечалось, неужели был устроен храм и для жвачных прихожан?), прочесывая дома и избушки с намерением устроить кое-кому прочистку мозгов по- савонарольски, зачитать доходчивую проповедь (стареющий паразитарный гурман и прожженный
