Через неделю я бросил курить, как, впрочем, и весь наш взвод, за исключением Костика, которому пятнадцати-двадцатикилометровые броски были только в радость.
Подошёл мой трамвай. Я принял активное участие в посадке, за что был вознагражден местом. Ехать предстояло долго, скучно, к тому же сидя. Я закутался от недоброжелательных взглядов в одеяло воспоминаний.
Через двенадцать лет Костик разыскал в Питере меня, вдоволь нахлебавшегося слякоти, пыли и безработицы.
— Виктор, к вам приятный молодой человек! — провозгласила моя хозяйка, претендующая на звание милейшей из старушек, сдающих комнаты.
Я никого не ждал. То есть мне некого было ждать. Уволенный около года назад из армии, как говорится, без выходного пособия, когда до конца моего контракта оставалось каких-то два месяца, я поехал в Ленинград и там попытался найти Костика. Через неделю я бросил эту затею. Костик поменял адрес и растворился в огромном человеческом муравейнике. Кем я только не работал эти месяцы, тяжело и дешево. Не жизнь, не борьба, а какая-то глупая игра за существование. Вроде перетягивания каната — упираешься, трещишь, а воз и ныне там.
Костик заполнил комнату своим огромным телом, запахом обалденного одеколона и искренней радостью.
— Здорово, браток!
Да здравствует 23 февраля! Мы оба посылали ребятам открытки к празднику, и кто-то передал Костику мой адрес.
Развалясь на заднем сиденье шикарного «вольво», мы ехали куда-то за город и говорили, говорили, постоянно перебивая друг друга.
— А помнишь?.. А помнишь?..
Только самые главные общие воспоминания мы не сговариваясь отложили на потом. А оставшись вдвоём в Костином загородном дворце, за бутылкой «Абсолюта» помянули мёртвых.
— Ну, давай за Пеликаныча…
— Давай… И за Сашку.
— И за Сашку. Земля им пухом.
Хмуро помолчали, вспоминая наш единственный, маленький, но такой настоящий бой.
Ротный собрал нас, одиннадцать прапорщиков, тянувших в спецназе уже второй контракт, в девять часов вечера и обрисовал ситуацию.
Сегодня днем местными жителями прямо у загса захвачены и увезены невеста и свидетельница. Остальные не пострадали. Нападавшие опознаны, это бывший одноклассник невесты с товарищами. Невеста — дочь кого-то из штаба дивизии, жених — тоже сын какого-то папы.
Приказ: с наступлением темноты войти в аул, отбить пленных, захватить преступников. С населением обращаться вежливо. Во избежание недоразумений взять стрелковое оружие без боекомплекта, из личного состава — только сверхсрочников. Вопросы?
Мы прошлись вдоль и поперек по жениху и остальным непострадавшим, слегка поворчали для самоутверждения и успокоились.
Потом мы комфортабельно покачивались в «пазике», нахально надеясь так и въехать в деревню, но за километр до выезда из ущелья Пеликаныч остановил автобус.
— Здесь есть тропа. Выйдем к аулу в стороне от дороги.
Мы обалдели. Мы немного тренировались в горах, но только днем и со спецснаряжением. Комполка нас берег и лелеял. Мы делали классную показуху заезжим высоким гостям.
Через сто метров сорвался идущий за ротным Костик. Я успел его подхватить, поехал сам, ломая ногти о камень. Нас удержали. Ребята скисли, и Пеликаныч хмуро бросил:
— Отставить!
Мы вернулись на дорогу и дошли до выхода из ущелья. Каменистая долина отражала свет не хуже самой луны, журчала быстрая речка, виднелись огни. Всё было привычно — сонно и мирно. Пеликаныч тянул носом воздух и хмурился. Что-то ему не нравилось.
Мы приободрились на дороге, перемигивались, кивая на ротного. Мы частенько над ним посмеивались и не знали, что сегодня — в последний раз.
— По одному, бегом, с интервалом в десять секунд, вон до той гряды! — скомандовал ротный и первым выскочил из укрытия.
Автоматная очередь распластала его на каменистой насыпи. Другая прошлась по камням, за которыми прятались необстрелянные прапорщики свадебного спецназа. Я не успел решиться или не решиться прыгнуть вперед за ротным. Меня опередил Сашка-Скрипач. Он упал совсем рядом, и я затащил его обратно за камень.
— Он мёртвый, — сказал я всем.
— А Пеликаныч? — спросил кто-то.
— Отставить! — прорычал Костик. — Всем назад, к машине. Бегом, марш!
Приказ вышиб нас из шока. Мы подняли Сашку и побежали к автобусу.
— У него в мешке магазины, — хрипел на бегу Костик, оборачиваясь и чуть не касаясь губами Сашкиной щеки. — Если там засада, пробиваемся вниз по одному. Раненых и убитых оставляем. Приказ!
Я улыбнулся. Старый лис Пеликаньи! Конечно же, он прихватил магазины. А я-то думал, там тушенка, еще хотел пройтись по этому поводу. И тут же отчетливо понял, что его убили, прямо у нас на глазах, только что и насовсем. Я бежал, хлюпал носом и старался удержать дыхание.
У автобуса было чисто. Мы буквально взлетели по той тропе и вышли в тыл к двум огневым точкам противника. Сработали, как в классе, быстро и бесшумно. Семь трупов, четыре АК, три карабина. Подошли к Пеликанычу. Он нас дождался, но на большее его не хватило.
Мы пошли в деревню. В одном дворе обнаружили веселящуюся мужскую компанию. Там же нашли истерзанных девчонок. Влюблённый джигит оказался не жлоб и щедро поделился добычей с товарищами. Мы же щедро делились знаниями по рукопашно-штыковому бою. Магазины нам так и не понадобились.
Я не люблю об этом вспоминать…
Потом мы, десять прапорщиков, сидели в ожидании трибунала, а тут и по всей стране началось.
Все шишки свалили на ротного. Костика уволили, остальным трибунал заменили гауптвахтой. Так Пеликаныч прикрыл нас ещё раз, уже оттуда.
Процесс набирал силу. Его регулировщик зажигал зеленый свет и демонстрациям, и танкам одновременно. Не прошло и года, как поползли слухи об увольнении замполитов. Наш решил свалить командира полка, для чего снова вытащил на свет историю с беспределом спецназа. На этот раз главным козлом отпущения почему-то оказался я.
Последний вечер перед приездом очередной комиссии свел нашу команду в комнате отдыха. По телевизору шла какая-то средневековая пьеса. Я несколько раз пытался вникнуть в ход событий, но тут же переключался на мысли о своем персональном деле, которое завтра всплывает во всей красе.
Ребята тоже маялись, стараясь не встречаться со мной взглядами. Разговор не клеился. То же самое происходило, когда увольняли Костика. Потеря, вина и победа были общие, но каждый хотел остаться в армии.
Я крякнул и вышел на улицу покурить.
Почти следом вывалился Карик Мурадян.
— Что, закончилось? — спросил я, подавая спички.
— Нэт, — Карик смачно сплюнул. — Там уже карол плачет.
— А чего? — спросил я, думая о своём.
Карик закурил, весело блеснул в темноте глазами и выдал цитату из пьесы:
— А патаму заплакал наш карол, што патрясен предательством маркиза.
Ну что ж, довольно актуально. Я хмыкнул. Но Карик решил развеселить меня во что бы то ни
