вокруг в поисках выхода, но взгляд бесплодно скользил по цветистой мозаике стен, натыкаясь то на чудовищные груди Иштар, то на пустую курильницу у ног бронзового Бела, то на укрытое драгоценной иантской тканью плечо Митры и нигде не находя ни малейшего намека на дверь.
Тогда киммериец, пожав плечами, двинулся вдоль стены, внимательно осматривая каждую нишу, и, в конце концов, обнаружил замаскированный сплошной вязью узоров дверной проем с золотым засовом в форме птичьего клюва. Конан взялся за него и удивился тому, как прочно лежит в пазах эта хрупкая с виду вещь. Нажал посильнее засов даже не шевельнулся. Немного встревожившись, варвар уперся в него плечом, надавил изо всех сил. Безрезультатно. Он быстро ощупал дверь, ища секретный замок, но ничего не обнаружил. Бело-голубые мозаичные квадратики не скрывали никаких механизмов. Похоже, выйти отсюда без посторонней помощи было невозможно: изнутри засов не отпирался, а если и отпирался, то любой чужак мог хоть до утра искать тот рычажок, за который нужно дернуть… Ну что ж, на грохот вышибленной двери, конечно, сбегутся местные любители отравленных шипов и отнимут у него немного времени, но не убираться же восвояси, в самом деле!..
Конан отошел на несколько шагов, примериваясь для удара с разбегу, но вдруг засов неожиданно дернулся и стал медленно приподниматься. Киммериец оторопело замер, а мгновение спустя, сообразив, что никакие, даже самые хитроумные, замки не открываются сами собой, отскочил в тень за колонну и притаился там, стараясь даже не дышать. Тяжелая створка плавно отворилась, послышался тихий шорох ткани, шаги. Глубокий женский голос произнес:
Жди меня здесь, Хоран.
Да, госпожа, отозвался из-за двери невидимый Конану евнух.
Снова шаги. Женщина, закутанная в легкое, полупрозрачное покрывало, прошла в трех шагах от притаившегося юноши, направляясь к центру святилища, туда, где возвышалась окруженная плоскими блюдечками курильниц статуя Митры. Конан пристально разглядывал невысокую ладную фигурку, обращая мало внимания на прелести обитательницы гарема. Он, несомненно, высоко оценил бы их в другой раз и в иной обстановке, но сейчас его заботило только одно не упустить бы чудесный случай, если вошедшая (немыслимо, конечно, но вдруг!) окажется той пятнадцатилетней девчонкой, за которой он охотится…
Чуда, впрочем, не произошло: обладательница такой осанки, походки, голоса могла быть первой женой наместника, или любимой наложницей, или кем угодно, но только не девственницей, едва оставившей ребячьи забавы. Да и главной приметы он не обнаружил: дочь наместника, по словам старухи, никогда не снимая, носит широкий браслет из ярко-синих камней, подаренный ей отцом в день четырнадцатилетия. Повитуха клялась, что второго такого украшения нет в Шадизаре: привезен откуда-то издалека и стоит огромных денег… На руках же незнакомки не было ни широких браслетов, ни узких вообще никаких. Женщина вдруг остановилась, словно заколебавшись, потом обернулась так резко, что Конан едва успел исчезнуть из поля ее зрения:
Хоран!
Я здесь, солнцеликая Лаита! Голос евнуха был чрезмерно угодлив, видно, его обладатель уже собрался прикорнуть, не ожидая новых распоряжений.
Ступай, ты мне больше не нужен. Я буду молиться до утра. Можешь отдыхать.
Да восславит Митра доброту госпожи! восторженно пропел евнух и удалился.
Оставшись, как она думала, в одиночестве, женщина порывисто бросилась к изваянию Иштар и, распростершись на полу, страстно забормотала что-то на незнакомом варвару наречии, то ли моля, то ли проклиная… Конан выскользнул из-за колонны и скрылся в черном проеме двери, мимолетно порадовавшись религиозному пылу жены наместника, невольно избавившей его от ненужной встречи с евнухом, который, пожалуй, и защититься-то как следует не сумел бы.
Глухие стены узкого коридора были сплошь, снизу доверху, затянуты расписным шелком. Конан быстро шел мимо обрамленных цветами и птицами любовных сцен, считая открывающиеся по правую руку лестничные пролеты. Старуха очень подробно объяснила, как добраться до покоев Айсы: «…Из коридора вниз двенадцать лестниц. Каждая в особый покой ведет. Ежели ты, красавец, мечтаешь о наместниковой дочке, стало быть, по пятой спускайся. Попадешь сперва на галерею, там уж увидишь… Галерея-то поверху идет, под потолком, а вход в ее спальню внизу как раз…» Конан уверенно следовал этим указаниям, не боясь забраться по ошибке в спальню какой-нибудь наложницы.
Свернув на пятую лестницу, он быстро сбежал по ней и, приостановившись под стрельчатой аркой, что вела на галерею, глянул по сторонам, проверяя, свободен ли путь. Поблизости никого не было: ряд витых золоченых столбов, соединенных невысокой решеткой перил, уходил к потолку и нигде ни малейшего движения. Конан, пригнувшись, прошмыгнул к перилам, присел за ними, осматриваясь. Внизу расстилался громадный квадратный зал, украшенный причудливыми деревцами в фигурных кадках. Вход в покои Айсы, завешенный узорной тканью, находился как раз напротив, на той стороне зала, под золотым козырьком галереи… В центре, над круглой бирюзовой чашей бассейна, бил фонтан. Около него две полуобнаженные девушки видимо, рабыни склонившись над серебряным блюдом, раскладывали на нем фрукты.
Конан оглядел искусственный садик, ища возможности пробраться незамеченным, но деревца стояли так редко, что спрятаться за ними могла разве что муха. А рабыни, похоже, не спешили: болтали, пересмеивались, украшая горку хурмы черными гроздьями винограда. Глядя на их томные движения, варвар почувствовал смутную злость, ибо время шло, а дело не двигалось. Изнывая в своем ненадежном укрытии, он трижды проклял вздорный каприз дочери наместника, вздумавшей отведать фруктов среди ночи, сытую неторопливость служанок и свою собственную глупость, благодаря которой он сидит тут, как кролик в клетке у повара…
Наконец терпение киммерийца иссякло, и он решил пробраться к Айсе, не дожидаясь, когда уйдут рабыни, Нергал знает, сколько они тут собираются ворковать! Пригнувшись, Конан двинулся в обход по галерее, не отрывая взгляда от девушек и замирая всякий раз, когда те оборачивались в его сторону. Никакой непосредственной опасности вроде бы не было, но какое-то неясное беспокойство одолевало Конана. Он перебрал в памяти все возможные ловушки, встречающиеся в подобных местах, но ни одну из них не могли устроить здесь, поблизости от покоев легкомысленной девицы, жизнь которой для Хеир-Аги, видимо, небезразлична.
Конан прекрасно это понимал, но кожей чувствовал какой-то подвох, неведомую угрозу, а источника ее не обнаруживал и раздражался все больше.
Источник обнаружился сам через несколько шагов. Обойдя зал поверху, дважды свернув за угол и оказавшись над вожделенным входом, Конан замер на полушаге, почти наткнувшись на вооруженного коротким мечом евнуха. Евнух, видимо, служил наместниковой дочке телохранителем: с удобного места над ее покоями был прекрасно виден весь зал и полутемная арка, сквозь которую Конан проник на галерею, и узкая лесенка, ведущая от арки вниз. Но страж, слава Крому, не бдел, охраняя сон драгоценной Айсы, а мирно дремал, привалившись спиной к стене. Рядом на коврике стояли пустая чаша и подносик с остатками сладостей. «Да, не пыльная у них тут работенка, нечего сказать, не пыльная, только вот зависти не вызывает… Вот спит человек, ничего не боится, сыт, одет, но зависти ни малейшей не чувствуешь, и уж меньше всего на свете хотелось бы оказаться на его месте…» мелькнуло в голове у киммерийца.
Конан, затаив дыхание, все ближе подбирался к спящему, то и дело косясь на хлопотавших внизу девушек. Если они заметят его, начнут визжать, и тогда все пропало… Евнух вдруг заворочался, забормотал, просыпаясь, и Конан, не успевший подойти достаточно близко, бросился на него с пяти шагов, как кошка на птенца, ударил кулаком по бритому черепу и замер, придерживая обмякшее тело. В ту же секунду явственно послышался женский вскрик — заметили, к Нергалу их в глотку! Он глянул вниз в сторону фонтана, лихорадочно соображая, что делать дальше, но тут же расслабился: девушки, вопреки ожиданиям похитителя, не метались и не вопили, тыча в него пальцами, а деловито семенили к покоям хозяйки, прихватив поднос, полный вымытых плодов. Судя по всему, к ним, а не к Конану относился оклик, происшествие же на галерее осталось незамеченным. Повезло…
Киммериец прислонил оглушенного евнуха к стене, придав ему небрежную позу сладко дремлющего человека, и отошел к балюстраде. Внизу раздавались приглушенные голоса, но беседа хозяйки с рабынями длилась недолго. Очень скоро обе, к удовольствию Конана, убрались наконец восвояси. Когда они, поднявшись на галерею на той стороне садика, одна за другой нырнули в темный проем арки, ведущей на лестницу, он подождал еще немного, а затем вскочил на перила, собираясь спрыгнуть в зал, но тут под ногами зашуршала ткань занавеса, и из покоев вышла девушка.
