головой. — О-о-о…
— Не просил. — Киммериец схватил огромный кусок говядины с блюда и вцепился в него крепкими белыми зубами. — Я б скорее отправился в путь с ядовитой змеей за пазухой, чем с жирным трусливым кабаном…
— Я не кабан, — отказался сайгад.
— Кабан…
— Не кабан…
От смеха у Парминагал а выступили слезы на глазах. С одной стороны, он был полностью согласен с варваром, что Кумбар как раз таки кабан, но с другой стороны, спорить о том считал занятием, пристойным разве что для мальчишек.
— А ты… Ты… Киммерийский бык! — выпалил оскорбленный сайгад и повернулся к спутникам спиной.
— Ну и что? — На удивление невозмутимый, Конан уплетал мясо, низко склонив голову над блюдом, так что концы его длинных волос то и дело опускались в жир.
— Ха! Ха! Ха! — саркастически сказал Кумбар.
В синих глазах варвара сверкнул злой огонек. Шаман поспешил исправить положение, опасаясь драки.
— А не пора ли нам в путь, друзья? — бодро вопросил он, водружая на стол пустую бутыль.
— Давно пора, — кивнул сайгад. — Да, Конан?
Но если обида Кумбара была скоротечна, то киммериец, памятуя обо всех прегрешениях старого приятеля, более ничего ему прощать не собирался.
— Убирайся в Аграпур, — злобно буркнул он в ответ.
Парминагал вздохнул. Да, примирить его новых знакомых оказалось делом непростым. Он открыл рот, намереваясь произнести нечто вроде стольной речи, но тут царедворец, пораженный в самое большое сердце свое жестокими словами варвара, всполошенно запричитал.
— Как это? Как это? Почему это в Аграпур? Не хочу!
— Р-р-р…
— Да почему же в Аграпур? В «Бламантине» говорится: «Не возвращайся туда, откуда только ушел…» А ты говоришь, в Аграпур!
— Г-р-р-р…
— А еще в «Бламантине» говорится: «Чти спутника своего, как себя самого чтишь»!
Варвар медленно распрямил плечи, устремил опасно безучастный взгляд на сайгада.
— Смотри-ка, Конан! — обрадовался вдруг шаман. — Тот козел!
Теперь он мог быть спокоен. Ссоры между старыми друзьями не будет, ибо для сурового киммерийца появился другой объект для вымещения раздражения: почесывая бородищу, в кабак вошел козел, который в таверне Хаддуллы призывал на голову опального наследника гнев толпы.
Расквашенный нос ублюдка был так красен, что мог бы освещать улицу в темное время — вместо фонаря; одна рука висела на белой шелковой перевязи, другая нервно подергивалась; вдобавок ко всему козел еще и прихрамывал на левую ногу, а правую, ставя на пол, неестественно выворачивал. Все эти признаки вчерашней драки друзья отметили с искренним удовлетворением.
Козел их не заметил. Вихляя бедрами, он прошел к столу, за которым сидели солдаты, и, похлопав одного по плечу, радостно заблеял. Парень посмотрел на него удивленно, потом перевел взгляд на товарищей и снова на козла. Через мгновение наглец уже летел обратно к двери, отчаянно визжа и суча ногами.
Настроение Конана моментально исправилось. Он закинул голову и захохотал. А в следующий миг смеялись уже все — и шаман, и сайгад, и солдаты, и два новых посетителя, и даже сам хозяин.
Приземлившись, козел полежал немного молча, видимо, соображая, что с ним такое произошло, потом вскочил и, потрясая кулачком здоровой руки, кинулся к обидчику.
— Я — Камаль! Я — Камаль! — заверещал он так пронзительно, что у Конана заложило уши. — Как посмел ты, червь, ударить в мое лицо!
— Иди ты… к Нергалу со своим лицом… — ощетинился солдат.
— Уа-а-ау! — В злобе козел не смог найти подходящих этому случаю слов и вздумал просто орать как недорезанный. Слюна брызгала с его губ прямо на куртку парня, который снова посмотрел на товарищей, как бы испрашивая совета — что делать с таким ублюдком? — потом без размаха ткнул прилипалу в глаз вторично.
Под громовой хохот всех присутствующих козел совершил еще один полет к двери. Парминагал, за нынешний день навеселившийся, наверное, на всю жизнь, вдруг дернул Конана за рукав.
— Я же говорил тебе, этот недоумок служит у моего венценосного дядьки! За два удара по его гнусной роже солдат головы лишится!
Киммериец перестал смеяться. Он отлично понял, о чем толковал ему шаман. В самом деле: парень, по всей видимости, не узнал слугу наместника, как не понял и добрых намерений его пообщаться с простыми солдатами, и за это нынче же поплатится. В общем веселии мысль сия показалась варвару тем более неприятной.
Он встал во весь свой огромный рост, холодными синими глазами сверля бьющегося в припадке злости козла. Набычившись, вынул из ножен меч, за последние дни ужо не раз обагренный кровью ублюдков, и неторопливо вышел на середину зала.
— Хей, козлина, — негромко позвал он, но смех тотчас прекратился. Все с удивлением и восхищением смотрели на черноволосого гиганта, что, поигрывая тяжелым мечом, стоял в пяти шагах от наглеца. Грубые рубленые черты его обветренного лица были почти неподвижны: чуть выдвинутый вперед подбородок и сдвинутые к переносице брови — это видели все — были его природной особенностью, а не сиюминутным проявлением чувств.
— Я — Камаль! — тонко выкрикнул козел, отползая к двери. — Ты понял, северянин? Я — Камаль!
Он явно узнал вчерашнего врага своего. Ужас плеснулся в туповатых глазках; слюна струйкой потекла по бородище, капая на одежду.
— Я — Камаль…
Тут он обреченно опустил голову и вдруг, рванувшись за порог, дико заорал: «Стража! Стража! Стража!»
Конан живо наклонился, ухватил его за шиворот и втащил обратно в кабак. Но — было уже поздно. Едва он бросил его на пол, как дверь с треском распахнулась и в зал ворвались стражники.
— Я — Камаль! Убейте их! Всех! Всех! — захлебываясь слюной, завизжал козел, проворно вскакивая на ноги и отбегая к стене, — А кабак — сжечь!
— Ах ты… подлюга… Нергалово отродье, — сквозь зубы процедил варвар. Подняв меч, он со свистом рассек им воздух и опустил на голову зарвавшегося служки. Кровь хлынула из разрубленного темени. Наконец заткнувшись — теперь уже навеки — козел мешком повалился меж скамеек.
Мигом позже на киммерийца с двух сторон кинулись стражники. Их было пятеро, и все — вооруженные до зубов. В левой руке каждый сжимал внушительного размера дубину, а в правой — длинный обоюдоострый иранистанский кинжал, больше смахивающий на меч. Эти псы, обученные убивать, действовали молча и решительно. Если бы Конан промедлил хотя бы краткий вздох, с ним было бы уже покончено. Но в последний перед смертоносными ударами момент он успел отскочить на полшага назад, так что кинжалы рубанули вхолостую.
За спиной варвара солдаты — обыкновенные армейцы — уже приготовились к бою. Достав свои дешевые, плохо заточенные клинки, они встали рядом с Конаном, признав его своим командиром. Схватка было недолгой и ожесточенной. Звон стали о сталь заглушил причитания несчастного хозяина, коему при любом исходе этой драки грозил штраф и даже, может быть, запрет на продажу вина й пива.
Первым погиб тот солдат, из-за которого варвар и ввязался в свару с козлом. Потом упал с расколотой головой другой. Два оставшихся бились плечом к плечу с Конаном, как молодые львы. Одному удалось серьезно ранить самого здорового стражника, и он, воодушевленный первой в своей жизни победой,
