— Ну вот еще… Я — одиннадцатый сын. Если уж даже второму ничего не полагается — ни титула, ни наследства, — то что может получить одиннадцатый… Что ты встал, Конан? Идем.
— Значит, сейчас в Шангаре правит твой брат?
— Нет… Его убили…
— А другие братья?
— Всех убили, душа моя… Один я остался… Идем же!
— Ты… наследник?
— Теперь уж все равно. Мой дядька управляет Шангарой, а я… Впрочем, думаю, он заслужил этот трон. Бедняга так трудился, избавляясь от соперников…
— Твоих братьев?
— Да… Вот мы и пришли.
Парминагал с облегчением прервал неприятный для него разговор, вошел в трактир. Конан последовал за ним.
Первые посетители — бравая четверка низкорослых и толстых молодых солдат — уже сидели за длинным прямоугольным столом и потягивали из больших кружек что-то очень вкусное: на их физиономиях было написано такое блаженство, что киммериец невольно сглотнул слюну.
— Красного! — приказал шаман, усаживаясь за стол у двери.
Пока слуга бегал за кувшином красного вина, Конан истребовал у нового знакомого продолжения его истории.
— Да что рассказывать… Когда убили моего последнего брата, я бежал из Шангары на юг. Пару лет мотался по всем Черным Королевствам, потом осел в Зембабве.
— Наплевать на Зембабве. Я хочу знать, почему ты бежал? Дядьки испугался?
— Еще как. Если б ты видел моих братьев… Все рослые, сильные, да и умом не обижены. Но Мангал (это дядька) их всех за одну луну только истребил. А я всегда был самый дохлый, так что не по силам мне было с ним тягаться… Не смотри на меня так, душа моя. Ныне я уж по таков, и думаю иначе.
— Так верни себе трон! — На звучный рык Конана солдаты удивленно оглянулись.
— Тш-ш-ш… Какой трон… Какой трон? Я ж сказал тебе, что права более не имею.
— Врешь! — убежденно сказал киммериец. — Право кровного наследования нельзя утратить. Ты трус, вот и все дела.
— Может, и трус, — задумчиво согласился шаман. — А может, просто не хочу быть властителем…
— Все хотят, а ты нет? — не поверил Конан. — Опять врешь, приятель.
Парминагал вздохнул. Отличное красное вино вернуло румянец на его щеки, промочило пересохшее горло, но испортило настроение, такое радужное после победы над монстрами.
— Гр-м-м… Помнишь того козла, который привязался ко мне в таверне Хаддуллы?
— Кром! Я неплохо потрепал его!
— Неплохо… Так вот, он — слуга моего дядьки. Конечно, он узнал меня… Гнусная скотина! Он не решился даже втихую воткнуть мне кинжал в спину!
Конан хмыкнул. По его мнению, для того, чтобы втихую воткнуть кинжал в спину, большого мужества не требовалось. Если б он своими глазами не видел этого парня в деле, то решил бы, что у него довольно странные представления о достоинствах истинного мужа.
— За три дня, — продолжал тот, — меня трижды пытались прикончить. Конечно, с моей стороны неразумно было возвращаться в Шангару, но… сердце влекло, что ж поделаешь…
Парминагал смущенно улыбнулся: пожалуй, впервые за много лет он позволил себе быть столь откровенным перед малознакомым человеком.
— Мне нравится бродить по свету, Конан, видеть жизнь — не ту, что во дворцах, а ту, что в поле и в лесу, в городских кабаках и деревенских постоялых дворах, на базарах и даже в притонах… Так что пусть наместником в Шангаре остается мой дядька, а я пойду…
Он неожиданно погрустнел, отвернул лицо от киммерийца. Оба погруженные в свои думы, в молчании они допили вино. Парминагал вспоминал юность, замок отца, своих веселых братьев, а Конан — далекую Киммерию, чьи холмы и тучи до сих пор иногда снились ему… Сколько лет прошло с того дня, когда он покинул родной край… И как краток казался теперь этот путь — словно только вчера он закинул за плечи полупустой дорожный мешок, перевязал тесемкой длинные черные волосы, которые не стриг со дня смерти матери, и снова отправился искать свое собственное счастье, которое наверняка где-то ждало его, потому что просто не могло быть иначе. Так он ушел из Киммерии второй раз… Память его хранила столько событий, что сейчас невозможно было вспомнить хотя бы малую часть из них. Вот погоня по снежной пустыне за дочерью Имира — Ледяного Гиганта; вот битва с монстром Гринсвельдом за вечнозеленую ветвь маттенсаи, символ жизни маленькой северной страны Ландхаагген; вот драка на старом галеоне с бандитом Дебом Абдаррахом; вот путешествие вдоль вонючих вод Хорота с рыжим талисманом Висканьо; вот плавание на быстрой «Тигрице» со смуглой темноглазой красавицей Белит и ее черными пиратами… Лицо Белит вдруг стало перед Конаном так ясно, что он скрипнул зубами от внезапной боли под сердцем. Душа ее теперь бродила по Серым Равнинам, неутешная, ибо слишком недолга была их любовь…
— Я пойду с тобой… — сумрачно произнес Парминагал, уткнувшись в кружку с вином.
— Куда? — с трудом очнулся от воспоминаний варвар.
— Все равно… Только подальше от этого города… Знаешь, Конан, когда я жил в Зембабве…
— О-хо-хо! — прогремел на весь кабак знакомый голос. — Наконец я вас отыскал!
Довольный, как свинья, обожравшаяся каштанов, на пороге стоял Кумбар.
Глава VI
Большое тело царедворца протиснулось в дверной проем, застив солнце, и потряслось к столу Конана и шамана.
— Хозяин! Вина! — громогласно потребовал он, усаживаясь.
— Как ты нас нашел? — поинтересовался Парминагал, пряча улыбку.
— Только благодаря Эрлику, — Сайгад подвинул к себе Конанову бутыль с вином и быстро отпил несколько больших глотков. — Когда вы оба так стремительно исчезли, оставив меня одного в этой ужасной комнате, полной пепла, я обратился к моему богу с такими словами… — Он откашлялся, готовясь в точности изложить свою мольбу, закатил глаза и заунывно начал: — О, Эрлик! Великий и могущественный! Обрати взор свой на грешную землю нашу! Отыщи на ней самого несчастного из рабов твоих! Нашел? Нет, в цепях — это кто-то другой. И в гладиаторской казарме тоже… Куда ж ты смотришь? Самый несчастный беседует сейчас с тобой! Это я, Кумбар.
Парминагал закрылся кружкой и трясся от смеха. Будь даже Эрлик не суровым и мрачным божеством, а благодушным слезливым старцем, и то красная, толстая, пышущая здоровьем физиономия царедворца не ввела бы его в заблуждение.
— Одинокий и всеми забытый, — печально вещал самый несчастный из Эрликовых рабов, — я плачу, сидя в грязном трактире, весь в пепле и дерьме, как обгаженный воронами орел…
— Чем от тебя воняет? — рыкнул варвар, поводя носом и отодвигаясь от старого приятеля подальше.
— Горем, мой молодой друг, чем же еще… — Стянув с себя облеванный камзол, Кумбар швырнул его на пол и с воодушевлением продолжил: — Так вот. Молю тебя, о Эрлик, укажи дорогу к жестокосердым спутникам моим, что бросили бездыханное тело мое в проклятом богами гадюшнике!
— И указал? — серьезно вопросил Парминагал.
— А как же!
Закончив рассказ, сайгад повеселел. Присосавшись к огромной кружке с красным вином, он долго и смачно булькал, пока не утолил жажду. Потом подозвал хозяина и велел принести мяса и еще вина — на всех.
— Лучше б Эрлик отослал тебя обратно в Аграпур, — пробурчал Конан.
— Ты же сам просил меня сопровождать тебя! О-о-о, варвар… — Кумбар укоризненно покачал
