удалился, и, скажу тебе честно, я только вздохнул свободно… Так прерванное на несколько дней течение нашей жизни снова восстановилось. Снова Адвента нас радовала, а Майло огорчал, снова… Ну, не буду тебя утомлять, рассказывая все по второму разу…
Минуло не больше луны с того дня, как Тарафинелло Фло покинул нашу хонайю, и вот как-то один крестьянин, пришедший ко мне с жалобой на соседа, сказал, что видел недалеко от ручья (где мы с тобой были сегодня) человека, весьма на него похожего. «Не может быть!»— так ответил я, качая головой. Крестьянин настаивал, я не соглашался, полагая, что вышеупомянутый Тарафинелло не станет возвращаться обратно столь скоро. Конечно, потом я забыл об этом споре, а когда вспомнил… А когда вспомнил, было уже слишком поздно. Впрочем, какое это вообще имело значение? Даже если бы я поверил, что этот бродяга снова здесь, ничего бы не изменилось. Думаю, что я сам пригласил бы его опять в наш дом…
Дождливая осень отнимала тогда все мое время. То ручей выходил из берегов и затоплял посевы моих землепашцев, то ливнем пробивало крышу чьего-нибудь жилища, то потоки воды уносили птичьи выводки — и во всяком таком случае всем непременно требовался я; нацепив кожаный плащ с большим капюшоном, я с рассвета уходил из дому, с тем чтоб вернуться только к ночи, все равно промокший до нитки, уставший и печальный. Да, тогда я думал, что вот он пришел — конец моей спокойной жизни. Дожди уничтожили чуть не все хозяйство хонайи, кое к тому времени было усилиями моими, моих друзей и жителей деревень приумножено и равнялось благосостоянию среднего размера городка.
Убыток вышел огромный. Две трети всего скота пало; часть домов и пристроек разрушено; поля и пути размыты, а самое главное… Дорога Королей… Ты знаешь, что мы обязаны содержать в порядке тот ее участок, который проходит по нашей земле… Так вот, он оказался разнесен весь! Каменные плиты местами отошли друг от друга, а местами и вовсе уплыли с водой в неизвестном направлении. Думаю, в конце концов, они оказались в Офире или в Немедии… Но не у нас в Коринфии наверняка. Я посылал людей искать их, но… Ох, Конан, я опять заболтался, старый дурень. Да, значит, я говорил про сезон дождей. А что я говорил?
— Давай про Трафарелло, — напомнил варвар, зевая — сия часть истории хона Буллы показалась ему невыразимо скучной.
— Тарафинелло, — вежливо поправил старик. — Тарафинелло Фло. Он действительно однажды появился возле моего дома — как раз в самый что ни на есть ливень. Меня не было: утром прибежал пастух и сказал, что все стадо овец вырвалось из загона и бежит… Снова я не о том… Конан, прошу тебя, не обессудь же. Выпей еще вина и послушай дальше. Митрой клянусь, осталось совсем чуть. Благодарю тебя, — улыбнулся и он на согласную ухмылку киммерийца. — Итак, в доме были: Даола, Майло, все его наставники и, естественно, Адвента.
Как потом рассказала мне Даола, этот Тарафинелло заявился под вечер, когда уже стемнело и дождь лил без перерыва. Майло на втором этаже продолжал урок с учителем языкознания, а все другие учителя сидели в трапезном зале внизу, где играла и шестилетняя Адвента. На сей раз на безобразном лице его не было ни улыбки, ни даже подобающей всякому гостю приличной мины — он шевелил кустистыми бровями своими и гадко скалил желтые кривые зубы. Только войдя, он злобно сверкнул черными крошечными глазками на Адвенту и смотрел так на нее не одно длинное мгновение. Даола, сама наблюдавшая сей странный взгляд, говорила мне, что девочка наша ничуть не испугалась, а отвечала ему обычной своей доброй улыбкой и даже пригласила поиграть с ней, на что злодей не отреагировал вовсе.
Молчание длилось уже достаточно долго, когда женушка моя, не умом, но сердцем определявшая нечто неладное в поведении посетителя, наконец, осмелилась спросить его о причинах. «Что-то случилось, Тарафинелло?» — дрожащим голоском вымолвила она, но — он и не взглянул в ее сторону. Тогда встал наставник Майло — Винатус (если ты помнишь, Конан, он обучал мальчика воинским наукам). Даола сказала мне, что первый раз слышала в его низком, хриплом, словно простуженном голосе такие суровые и черствые ноты. Обыкновенно старый солдат, несмотря на грубую внешность свою, разговаривал очень мягко, почти шепотом, а уж милее и услужливее его человека не было — так говорила Даола. Но тут он вырос перед нахальным Тарафинелло неприступной глыбой, и теплые голубые глаза его превратились в льдинки… «Ах ты… (он произнес нехорошее слово)!»
— Какое? — оживился Конан.
— Гм-м… Ублюдок… — после некоторого замешательства ответил хон Булла.
— А, — разочарованно кивнул варвар, снова укладываясь на скамью. — Ну и дальше?
— Да, вот он сказал: «Ах ты… Убирайся из этого дома, пока кости целы!» Тарафинелло не двигался, продолжая смотреть жутким взглядом своим на мою Адвенту. «Ну погоди же, — прогрохотал солдат. — Не бойся, хозяйка, сейчас я выброшу его отсюда…» И Винатус решительно сделал шаг к злодею. Но — о, ужас! — в этот самый миг Тарафинелло оторвал взгляд от Адвенты, которая, милая малышка, все улыбалась ему, и посмотрел на солдата…
— И что? — рыкнул варвар, досадуя на старика, что обычно прерывал повествование в наиболее интересном месте — как сейчас: лишь произнеся последнее слово, он смолк и опять уставился вдаль, явно не намереваясь говорить дальше. — Хей, достопочтенный! Если ты не проснешься, клянусь Кромом, я уйду к Ильяне, и Нергал с тобой!
— Нет-нет! — вздрогнув, хон Булла в ужасе замахал руками. — Что ты, Конан! Не уходи! Я передаю тебе сейчас наиужаснейший момент моей жизни, так неужели ты оставишь меня одного?
— Ладно, не оставлю, — проворчал Конан, скрывая довольную усмешку. Как и всякий совсем молодой человек он рад был обращению к нему за помощью столь уважаемого старца. Пусть он боялся остаться наедине всего лишь с воспоминаниями, а не с настоящим Тарафинелло, но и это ясно говорило о его признании всех достоинств киммерийца. — Ну?
— Он посмотрел на солдата… Увы мне, увы… Ибо все это случилось именно в моем доме… В тот краткий миг, когда страшный взор чудовища упал на нашего верного Винатуса, тот окаменел… Ты понимаешь, Конан? Он обратился в камень! «Великий Митра! — воскликнул я, услышав из уст Даолы сие откровение. — Как ты позволил злодею одержать верх над простым и честным человеком? Неужто Зло сильнее Добра? Неужто все мы лишь базарные куклы в руках небожителей?» Но не услышал ответа я… А дальше… Дальше моя женушка поведала мне то, что уши мои не желали слушать…
Наставники моего Майло — надо отметить, все люди благородные — вскочили с мест и как один бросились к злокозненному Тарафинелло, намереваясь схватить его и свершить суд праведный… Но сейчас же взгляд его поворотился и на них… Тут ты и без моего пояснения сможешь понять, что произошло…
— И они обратились в камень? — сумрачно поинтересовался Конан, с момента превращения несчастного Винатуса слушавший повествование хона Буллы крайне внимательно.
— Да… И они… Что творилось с Даолой, когда она увидела весь этот ужас… Она окаменела без участия злодея Тарафинелло — просто от созерцания четырех недвижимых серых статуй, которые одно лишь мгновение назад были обычными людьми.
…Жизнь моя сложилась так, что, странствуя по свету более сорока лет, я наслушался вдоволь баек о магах и колдунах, а также о бесчинствах, ими творимых, но сам никогда — кроме старухи колдуньи, от коей я никаких чудес и не видал — не сталкивался с ними. Поэтому, наверное, тот кошмар, произошедший в моем собственном доме, поразил меня настолько, что первые дни после этого я не мог не то что двигаться, а и вообще соображать; бесчувственным бревном я лежал на нашем с Даолой ложе, открывая рот для того лишь, чтобы выпить медового настоя или съесть ложку каши. Но, конечно, дело тут совсем не во мне. Послушай же окончание страшной сей истории и поскорби со мною вместе о…
— Нет уж, — решительно отказался Конан. — Скорбеть ты будешь один. А я выпью лучше туранского и пойду к Ильяне. Прах и пепел! Ты опять замолчал?
Хон Булла и в самом деле погрузился в воспоминания свои и вроде как вовсе забыл о собеседнике, однако стоило тому в раздражении резко встать, дабы исполнить угрозу и удалиться к Ильяне, как старик тоже вскочил и с мольбою вцепился в полу куртки гостя.
— Ну, прошу тебя, Конан, не гневайся! Там, в тех годах, была вся моя жизнь. Ты думаешь, я и сейчас живу? Нет! Я жду того момента, когда туманы Серых Равнин застят глаза мои — жду каждый день… И я…
И вдруг — к досаде юного варвара — старик разрыдался, повиснув на его куртке и лицом уткнувшись в могучую его грудь.
