Майло зажал его перстень в когтях, порылся в своем мешке и достал золотое кольцо Адвенты.
— Ты где? — поинтересовался Тарафинелло. Голос его уже звучал как прежде и по сравнению с только что издаваемыми воплями казался тихим. — Э! Где ты?
— Гр-р-р… — ответил оборотень, прыгая наверх.
Если медальон и его перстень не удавят прагилла, им с Майло все-таки придется отправиться на Серые Равнины… Эта мысль не пугала варвара, да и не могла испугать. В тайной надежде, что его сейчас видит Кром, он презрительно сплюнул в квадрат света на полу — света, которого нет в царстве мертвых… Но что будет с Адвентой? Что будет с хоном Буллой?
Конан представил себе полные тоски и скорби глаза старика, потерявшего в своей жизни все, а теперь еще и сына, и возблагодарил богов за то, что здесь, в плену прагилла, они с Майло скованы одной цепью — а это значит, что он выйдет отсюда только вместе с ним (или не выйдет вовсе), и хону Булле не в чем будет упрекнуть гостя.
Слушая возню наверху, варвар едва сдерживал себя, чтоб вслед за товарищем не выпрыгнуть в зал и… Нет, если Тарафинелло еще в силах, более Конан ничего не успеет — только выпрыгнуть… Он надеялся на Майло, на его силу и ловкость — то единственное, что может освободить их от туманов Серых Равнин…
Мысли в голове киммерийца начали путаться, как будто прагилл и его опутал колдовскими чарами: тягучая дрема вдруг сдавила виски, веки стали тяжелыми, будто у железного идола. Он встал, забыв о том, что Тарафинелло может увидеть его и обратить в камень, и сделал шаг в квадрат света, дабы посмотреть, что творится в зале над его головой.
Тишина, наступившая внезапно, насторожила. Дрема, отступая, унесла с собою его злость, раздражение, бывшие вялыми и для истинного варвара бессмысленными. Он снова стал собою: огромное тело его, сильное и гибкое, метнулось к стене тенью, слилось с ней, как и тень сливается с тьмой, а чуткий слух стал ловить малейшие колебания воздуха. Спустя всего миг он услышал чье-то дыхание там, наверху — тихое, хриплое, тяжелое… Это мог быть Майло, но мог быть и Тарафинелло.
Злость — уже не вялая, а настоящая, разгорячившая кровь в один вздох — взбурлила в груди. Он ухватился здоровой рукой за край стены и, не задерживаясь и на долю мгновения, резко подбросил тело вверх…
…Кто из них был мертв, а кто жив — с первого взгляда понять было нельзя. И Майло, и ублюдок прагилл, оба залитые кровью, лежали на мраморном полу в паре локтей друг от друга и не двигались. Конан с подозрением посмотрел на тощее тело Тарафинелло, действительно до сих пор пронзенное мечом, и подошел все-таки к Майло.
Морщинистая кожа на морде оборотня тряслась всеми складками; клыки, вымазанные в крови, уменьшались и уходили под губы; шерсть исчезала, обнажая чистую белую кожу тела; с треском выпрямлялись кости; колтун на голове распрямлялся, светлел, превращаясь в прежние длинные прямые волосы.
На глазах Конана оборотень снова становился человеком, но это не могло еще успокоить варвара: он отлично знал, что перед смертью оборотни всегда принимают свой первоначальный вид, и посему снова и снова всматривался в изменяющиеся черты товарища, вслушивался в хрип его дыхания (там, в каменной коробке, он слышал именно его дыхание), ладонью проверял на его шее тепло вены.
Вдруг Майло открыл глаза — зеленые и прозрачные, без обычного злобного огонька — и посмотрел на киммерийца.
— Ы-ы-о… — еле слышно прошептал он. — К-кыо-н-нан…
— Кром! — Сердце варвара замерло на вздох, а потом снова забилось — быстро и горячо. — Повтори, что ты сказал!
— К-ко-она-н-н… — с усилием произнес Майло и попробовал улыбнуться.
Улыбка вышла жалкая, кривая, но Конан и такой не видал прежде на его устах. С надеждою поглядев на почти что человеческое уже лицо товарища, он полою куртки вытер кровь с его шеи и рук — кожа на них висела лохмотьями — и обернулся на Адвенту.
Девушка стояла у возвышения, кое служило здесь троном, и безучастно взирала на мертвого Тарафинелло, сейчас уже более похожего на зверя, чем на человека. Брата, похоже, она не узнала, потому что на него не обращала внимания вовсе.
— Хей, Адвента! — Низкий сильный голос Конана разнесся по залу и эхом улетел в дыру над наузом, — Ты двойник или настоящая?
Как всякий варвар, он говорил то, что в данный момент думал; Адвента же от его вопроса вздрогнула, подняла брови и с удивлением посмотрела на него.
— Двойник? — Серебристый голосок ее соединился с эхом Конанова рыка. — Что это — двойник?
Словно пробуждаясь от долгого и крепкого сна, девушка хлопала густыми длинными ресницами, и бледные щеки ее постепенно розовели. Вот она с ужасом отшатнулась от трупа прагилла, после смерти покрывшегося черной курчавой шерстью, вот перевела взор на брата, что менялся с каждым мигом, становясь все более человеком, самим собой…
— Майло! — звонко вскрикнула она вдруг, протягивая к нему тонкие руки.
Конан хмыкнул и отвернулся. Женщины всегда превращают простую встречу в балаган… Сейчас наверняка начнет рыдать, причитать, целовать новообретенного братца…
Подойдя к Тарафинелло, который перед смертью весьма предусмотрительно закрыл глаза толстыми веками, варвар выдернул меч из его звериной бугристой груди, выпустив наружу целый фонтанчик темно- фиолетовой его крови. При этом он обнаружил, что и с него спали чары прагилла — правая рука снова была из плоти и крови и снова держала рукоять меча уверенно и крепко. Что ж, иного Конан и не ждал. Наклонившись, он тщательно вытер клинок о балахон Тарафинелло.
— Ты знаешь, как выбраться отсюда? — хмуро вопросил он Адвенту, не оборачиваясь.
— Да. Надо опуститься на дно науза — там есть кольцо…
Конан быстро сунул меч в ножны, подошел к Майло и легко поднял его. Глаза юноши были закрыты, но не так, как у мертвого прагилла — сын доброго хона всего лишь спал, измученный не только последними жуткими для него днями, но всей жизнью своей. Судя по умиротворенному выражению его красивого чистого лица, с коего совсем уже исчез налет зверя, душа его впервые, наверное, познала истинный покой, окунулась в простое, поднялась к высоким небесам, где нет места ни ужасу, ни мраку…
Осторожно опустив Майло на окаем науза, Конан отцепил от пояса ножны, положил их рядом с товарищем и прыгнул в воду.
Как и говорила Адвента, в мраморное дно действительно было вделано кольцо. Киммериец поостерегся дергать его сейчас, когда брат с сестрой еще в зале. Вынырнув, он дал знак девушке спуститься в науз, а сам стащил туда же Майло, предварительно зацепив ножны за его руку. Даже прохладная вода не разбудила его товарища: веки его не дрогнули, и лишь на бледно-розовых губах промелькнуло нечто вроде улыбки… Конан передал его в объятия Адвенты и снова нырнул ко дну.
Вода испарилась из науза за несколько мгновений, после чего воздух со всего зала начал стремительно втягиваться в дыру. Со свистом смерч подхватил и людей, втянул их в черную воронку свою, закрутил, понес по коридору смерти — в жизнь.
Этот полет показался варвару много короче первого, хотя на сей раз на руках у него был все еще спящий и совсем не легкий Майло, а за рукав цепко держалась испуганная, но мужественно молчавшая Адвента. Но теперь вязкая дрема, едва проникая в мозг, тут же улетучивалась снова, так что душа жила постоянно, каждый миг, то отдельно от тела, вспархивая куда-то ввысь (и немедля возвращаясь обратно), то в содружестве с ним. Никогда еще Конан не испытывал подобного. Может быть, он сумел бы даже заплакать, если б вспомнил Мангельду из племени антархов или шемита Иаву Гембеха…
Ныне они бродили в тумане Серых Равнин, а он — он опять жил, и если суровый Кром не будет против — он проживет еще долго, ровно столько, сколько надо для того, чтобы… Нет, не добиться богатства, власти и славы, как он желал всегда, а постичь некий смысл… Он даже не мог определить, смысл чего хотелось ему постичь. Пожалуй, то было не на уровне его настоящих мыслей, а таилось где-то внутри
