физиономию.
— Сервус Нарот обманул тебя, и был, разумеется, не прав. Правду сказать, я не стал бы убивать по столь ничтожной причине, но — всяк мыслит по-своему. В-третьих, у того, кому был необходим Лал Богини Судеб. Леонардас?.. Маршалл? Не знаю…
— Ясно, — надулся Бенино. — Это, наверное, я убил Сервуса и толстяка.
— Я не обвиняю тебя. Я просто ищу — ищу всеми возможными путями.
— Ты разве забыл, что именно из-за камня его собирались убить? Я же пересказывал тебе ту историю с Фенидо, племянником Ламберта.
— Да, конечно, но в таких случаях, как наш, всегда про запас надо иметь еще пару объяснений. Что тебе, Пеппо?
Бенино с неудовольствием обернулся. На пороге стоял его брат, весьма растерянный и смущенный.
— Зачем ты пришел? — резко спросил Бенино, вставая.
— Оставь его, — поднял руку Гвидо. — Ты хотел что-то сказать, мальчик?
— Да… — Пеппо тоскливо посмотрел на брата. — Лавиния пропала…
— Откуда ты взял? — Гвидо, казалось, был поражен. — Кто сказал тебе?
— Ламберт. Она просила его принести в ее комнату — она теперь в другой комнате, не там, где Tepeнцо— немного розового вина. Он пошел. А когда вер-яулся — Лавинии уже не было. Он обыскал весь дом, лотом я помог ему… Она пропала.
— А в саду вы смотрели?
— Да, конечно. Ламберт первым делом осмотрел сад.
— Великолепно! — воскликнул Гвидо, поднимаясь. — Пойдем, Бенино, примем участие в поисках прелестной особы.
Но поиски прелестной особы ни к чему не привели. Одно стало ясно сразу: ни в доме, ни в саду Лавинии действительно не было. Ламберт, коему здесь был знаком каждый закоулок, заглянул повсюду, но и следа девушки не обнаружил.
— Как же так? — все повторял он плачущим голосом. — Что же это делается? Жили-жили мы с хозяином, никого не обижали, а сейчас вон что — убийства, воровство, похищение! Видно, светлый Митра гневается на нас…
— Похищение? Нет, добрый старик, — невесело усмехнулся Гвидо. — Наша красавица просто сбежала.
— Сбежала? — удивился Пеппо. — Зачем?
— Ты скоро все узнаешь, мальчик…
Бенино был зол как никогда. Вернувшись из сада, он накричал на бедного Пеппо и пинком отправил его в комнату. Затем досталось и Гвидо.
— Не впутывай моего брата в эти грязные дела! — словно зверь в клетке расхаживая по трапезному залу, рычал он. — Займись лучше этим мерзким старикашкой! — Тут он указал на Заир Шаха, мирно восседавшего за столом в ожидании порции пива и опешившего от такого определения, данного ему обычно очень спокойным философом. — Спроси его, спроси, какого Нергала он украл шпинели? Где Лал Богини Судеб?
— Да откуда мне знать? — Мерзкий старикашка обиженно зафыркал. — Ты, Бенино, плохо воспитан, если обвиняешь меня, знаменитого на весь мир астролога, в воровстве.
— А шпинели тебе, видать, Эрлик подкинул? Или пророк его Тарим? Или звезды сбросили с небес? — издевательски парировал Бенине. — Тьфу! Смотреть на вас всех противно, ворье!
В его криках было заметно задетое чувство собственника — мысленно он уже вступил в наследование, и теперь все состояние Сервуса Нарота расценивал как свое. Видимо, от Маршалла сие не укрылось, так как он все то время, пока философ бесновался, весело хихикал в бороду, не забывая при этом пить свое вино. Перед ним уже стояло шесть пустых бутылей и седьмая початая.
— А ты что квакаешь? — напустился на него Бенино. — Молчал бы уж! Украл черную жемчужину? Украл!
— Успокойся, друг, — заговорил Гвидо материнским голосом. — Все будет в порядке…
— Да в каком порядке? Где ты видишь порядок? — взорвался философ. — Всех поубивали, а ты…
Тут наконец ярость его иссякла. Мешком повалившись на табурет, он вытер пот со лба и тихо спросил Гвидо:
— Почему ты сказал «великолепно»?
— Я? Когда? — удивился ничуть не обиженный нападками Бенино маленький дознаватель.
— Когда узнал, что Лавиния исчезла.
— Хм, — ладошкой прикрыл самодовольную улыбку Гвидо. — Да потому, что в этом случае мне все становится понятно.
— Понятно? Что же?
— Все. Вернее… — Тут кошачья мордочка младшего Деметриоса омрачилась. — Я только не знаю, где Лал Богини Судеб.
— Да Нергал с ним, с лалом! — небрежно отмахнулся Бенино. — Ты скажи про убийцу. Кто он, тебе известно?
— Думаю, известно, — по возможности скромно ответил Гвидо.
Философ замолчал. Он и сам не знал, верить ему этому хитрому господину или оставить свою веру для кого-нибудь другого. Он устал от сей странной истории: устал думать о ней, участвовать в ней, говорить о ней — и только о ней. Заявление маленького дознавателя не произвело на него ожидаемого впечатления. Он решил, что сейчас будет названо имя, он поглядит на этого человека и… все-таки не поверит, что это сделал он.
— И кто же он?
— Потерпи немного, Бенино. Я скажу, я обязательно скажу. Мне лишь надо убедиться в этом еще раз.
С этими словами Гвидо вышел из зала прямо в сад, где вскоре скрылся за прекрасными фруктовыми деревьями и кустами, усыпанными красными ягодами.
Он вернулся мрачнее тучи.
Бенино к этому моменту уже послал Ламберта за братом, дабы позвать его к вечерней трапезе, а тот по собственному почину зашел и к Леонардасу, так что все — все оставшиеся в живых — были в сборе.
В лице маленького дознавателя сейчас не осталось решительно ничего кошачьего. Все черты заострились, а в глубине глаз мелькало некое странное чувство, похожее на боль.
Он взял табурет и отставил его на три шага от стола (таким образом оказавшись разделенным с остальными), уселся, сложил руки на груди и обвел всех пристальным, не слишком-то почтительным взглядом.
— Итак, приступим к нашему делу.
Бенино показалось, что даже голос его изменился: новые, хрипловатые нотки появились в нем.
— Теперь ты можешь назвать имя убийцы?
— Да, Бенино, могу. В моем расследовании я пошел путем самого Сервуса Нарота, то есть — стал подозревать всех. Но не всех вместе, а по очереди. Сначала я — на несколько мгновений всего — решил, что благо родного рыцаря и в самом деле заколол Лумо Деметриос. Но затем понял, что это не так. Я знаю Лумо с детства и могу уверить вас, что он наидобрейшее существо, хотя и очень большое. Но — к Лумо мы вернемся чуть позже.
Второй объект подозрения был ты, Бенино. Пусть тебе не покажется странным, но я заранее знал, что именно тебя назначил наследником Сервус Нарот. Дело в том, что завещание подписывал мой приемный отец, известный вам всем Гай Деметриос, и он был порядком раздосадован решением рыцаря все имущество по своей смерти передать тебе, а потому не стеснялся и выражался достаточно громко — я все слышал.
