Судеб…
— Маринелла! Поди принеси воды!
Голос Шелы прервал поток печальных воспоминаний Богини Судеб. Она поднялась, легко подхватила со скамьи тяжелую деревянную бадью и пошла к колодцу. За пять дней своего пребывания здесь она привыкла видеть эту девушку такой, какой она была на самом деле, а не такой, какой она многим казалась. И капризные нотки, звучавшие в звонком голоске, уже не смущали ее. Шела была доброй, очень доброй, и очень скромной, отчего и старалась изо всех сил выглядеть злючкой.
Нить ее судьбы давно вышла из рук Маринеллы. С грустью увидела Вечная Дева, что девушке суждено любить, но не суждено быть любимой. Так и состарится она в одиночестве, без близкого человека, с тоскою в сердце, кое так жаждало счастья. Но ныне она еще не ведала этого, и Маринелла, конечно, не собиралась посвящать ее в тайны будущего.
Шела, первая красавица на деревне, жила в доме у самой дороги. Именно это обстоятельство позволяло ей, приученной к женскому труду, носить красивые платья и есть вкусную пищу: постояльцы платили ей достаточно щедро, особенно мужчины. Ну кто же будет считать монеты, когда прямо в глаза ему с милой улыбкой смотрит такая прелестница? Злые языки поговаривали, что не только кровом своим торгует Шела, но Богиня Судеб знала отлично — гордячка ждет прекрасного рыцаря, а коль он пока не появился, то холит себя и лелеет, отгоняя самых липучих презрительным взглядом.
Маринелла опустила бадью в колодец и сама склонилась над ним. Сколько раз приходилось ей беседовать с собственным отражением! Сколько судеб поверила она ему, сколько жалоб высказала! Не надели ее высшие вечной молодостью, давно уже покрыли бы нежную кожу глубокие морщины, что появляются не так от старости, как от слез и горя.
А Шела, беззаботная, милая Шела… Прекрасный рыцарь появится, когда лицо ее увянет, глаза потускнеют, и он подумает: «Ах, что бы мне родиться раньше! Уж я бы не упустил такую красавицу!» И — уедет навсегда, оставив на сердце ее незаживающую рану…
Давно уж Вечная Дева научилась вздыхать. Так и сейчас она выпрямилась и вздохнула тяжело над судьбою бедной Шелы. Кто придумал, что боги не умеют сострадать? Отнюдь нет! Они умеют даже любить… И Маринелла испытала странное чувство сие (может быть, правда, единственная из высших, так ведь и жила она среди людей) — доныне хранила она в сердце образ неуклюжего юноши с добрыми глазами и робкой улыбкой. О, Массимо… Ему казалось тогда, что он смел и решителен с нею — Маринелла не желала его разубеждать. Она знала: душа его и есть такова. Герои часто робки в повседневной жизни, а Массимо как раз-таки герой. Впоследствии он докажет это, и не раз… Но отчего же сложилось так, а не иначе? Отчего только к концу его жизни им предначертано свидеться вновь? Он будет сед, согбен и не сразу узнает ее… Что же произойдет потом? Маринелла не любила об этом думать. Увы, душе не прикажешь: душа думала за нее…
Слеза прокатилась по ее гладкой щеке и упала на высокую грудь… Она не заметила ее, погруженная в круговорот мыслей о прошлом и будущем. Лица, лица, лица… Многих она помнила, многих — нет. А они? Помнили ли они Маринеллу — тихую красивую девушку, жившую среди них так недолго?
Вечная Дева снова заглянула в колодец, с тем чтобы отрицательно покачать головой в ответ своему отражению. Затем вытянула бадью с водой и направилась к дому.
Одиночество — ее удел. Так было, есть и будет. Жители маленькой аргосской деревушки, видя чужеземку за веретеном и несказанно удивляясь ее приветливой улыбке, приняли ее за ведьму. В длинном веке Богини Судеб случалось и такое. Она не страшилась костра — она страшилась злобных выкриков и ненависти, пылающей в сотнях глаз и направленной на нее самое. Откуда в мирных крестьянах подобные дикие чувства? Маринелла и представить себе не могла. Наверное, никто не знает, как глубоки тайники души человеческой — даже боги.
И как ни плакала, как ни страдала Шела (а она боялась одиночества более всего на свете), Вечной Деве пришлось уйти из деревни.
Она отправилась в путь ночью. Для нее ночь была ничем не хуже дня, а звери ничем не хуже людей. Только бы тропа не обрывалась у рва да светила луна. Впрочем, Маринелла и в темноте видела прекрасно, так что луна была нужна ей лишь для общества, как спутница и подруга.
Когда бледный серебряный диск поднялся над лесом, идти и в самом деле стало веселей. Припомнились старые песни, в ночной тишине звучащие как-то особенно душевно, и старые баллады о рыцарях и пастушках, злых магах и отважных воинах, и ле, восхваляющие добродетель властительных особ и низменность нравов черни. Среди этих творений ума и души человеческой было множество истинно прекрасных; были и скучные, ничуть не задевающие сердца, были и просто отвратительные смыслом и словосложением, хотя Маринелла и в них находила настроение либо фразу из ряда высоких, способных тронуть одним лишь звучанием. Сейчас, во мраке ночного леса, более ей нравилось петь о несчастной любви, об одиночестве, о странном согласии неба и земли, которые всегда рядом, но никогда не сливаются в одно…
Пожалуй, эту песнь могла бы сложить и она, Богиня Судеб. Правда, коня у нее не было, но зато была вечность, от коей она давно уже устала. Знать бы, что преемница не вложит злобу свою в сверкающую золотистую нить — с радостью отдала б ей веретено и растворилась в бездне миров.
И опять образ Массимо встал перед ее глазами. Почему-то всегда, лишь стоило ей подумать о конце своего существования на земле, сразу как следствие вспоминался он притом следствием вовсе не являясь — напротив, являясь чуть не началом сих мыслей.
Она видела его юным — большим, как медведь, и наивным, как дитя, — и никогда старцем. Вряд ли он помнил ее так же хорошо. Да, она поразила его воображение, но впереди у него была такая долгая жизнь… Вечная Дева знала: он любил, был любим; его сын обещал стать красавцем и храбрым воином; он имел постоянный доход и уважение окрестных жителей. Все, кроме дохода и уважения, он потерял… Все — значит любовь… Позже он спас маленького бродяжку, чья судьба казалась Маринелле несколько необычной: он обладал великим даром, ниспосланным с небес, но сам из себя ничего особенного не представлял. Однако нечто весьма привлекательное все же содержалось в недрах его души. Что именно, трудно было понять — столько разного мусора накопилось там. Но Маринелла с невольной горделивой улыбкою еще тогда прочитала на нитях судьбы Массимо: ему суждено подарить жизнь любимцу богов.
Тропа резко повернула налево, к могучему дубу, меж толстых корявых корней коего росли высокие травы, способные служить ложем для утомленного путника. Не чувствуя никакого утомления, Вечная Дева тем не менее прилегла, с удовольствием вдыхая прохладный ароматный запах растений и коры дуба, извлекла из дорожной сумы веретено и принялась за работу. Тихий шорох не испугал ее. Огромный белый
