— Ты внимательно оглядела мертвых? Корову загрыз каттакан, это неоспоримо. Очень уж приметные челюсти у родственничков месьора Рэля. Только каттакан мог очутиться в запертом хлеву.
Я осмотрел постройку — в отдушины под потолком пролезут хорек, кошка или белка, но не крупный хищник. Каттакану, понятно, никакие преграды не страшны. А поденщики были убиты другим вампиром!
— Каким «другим»? — Асгерд не желала сдавать позиции. — Муля? Не может быть! У этой разновидности упырей отсутствуют когти, а на телах остались отпечатки сильной когтистой лапы. Муля пьет кровь, усыпив жертву мысленным внушением, предпочитая не раздирать людей на части. Кальконикс? Эти твари не подходят, слишком маленькие. Человека они почти не трогают, хотя изредка могут нападать на детей…
— На хуторе побывали брукса или кяур, — уверенно сказал Гвайнард. — Неувязочка во времени получается: корова погибла в самом начале ночи, после заката. Пролежала долго в тепле, а потому сильно воняла. Люди же умерли ранним утром.
— Это еще почему?
— Не заметила разве? Скажи, какой нормальный человек ляжет спать в рабочей одежде? Поденщики спокойно отдохнули ночью, на рассвете поднялись, оделись и пошли чистить хлев. На них напали во дворе — пятна крови находятся возле сарая, стена забрызгана. Если бы каттакан забрался в дом среди ночи, на трупах было бы одно исподнее. А не промасленные фартуки для черной работы, холщовые штаны и сапоги.
— Соображаешь, — понимающе отозвался Эйнар. — Меня это тоже насторожило. Добавлю несколько своих наблюдений. Если поденщики вышли из дома, значит, на дворе было светло – в темное время суток кметов на улицу никакими сокровищами не выманишь. Боятся упыря. А упырь вот он, тут как тут! Каттакан перед рассветом обязан уйти в логово, иначе не миновать солнечных ожогов. Глаза каттаканов не переносят яркого света — они слепнут, едва начинает разгораться заря.
— Может, упырь приспособился? – осторожно спросил Конан. — Привык к солнцу? Он же бешеный!
— Давай засунем тебя в кузнечный горн и поглядим, как ты приспособишься, — ядовито бросил Эйнар. — Есть некоторые законы природы, которые никакому упырю не обойти. Ни бешеному, ни мирному. Каттаканы не переносят солнца, это неоспоримое правило. Продолжаю. Итак, каждому ясно, что люди погибли при свете и вне дома. Допустим, что поденщиков действительно атаковал каттакан, носивший привычную охотничью личину в виде гигантской летучей мыши. Опять нестыковка: дикие сородичи Рэльгонна предпочитают одиночные жертвы, не любят суматохи. Как мы раньше не заметили! Вельможный эрл Алаш Ронин говорил, будто на других хуторах упырь резал по нескольку человек за ночь! Кроме того, на крыльях каттакана растет всего три когтя, на сочленениях перепонок. Расположены когти минимум в десятке ладоней друг от друга, а поденщика словно тигр лапой ударил… Какой вывод?..
— Простой, — буркнул Гвай. — Каттакана используют как ширму — любое убийство можно свалить на дикого упыря, охотящегося в округе. Кметы не разбираются в тонкостях вампирьей жизни и уверены, что все беды Ронина исходят от одной-единственной зубастой неразумной твари. Кто-то следит за действиями каттакана, и едва тот наносит первый удар, незамедлительно следует второй. Куда более жестокий и страшный. Сами посудите: упырь задрал корову, а неизвестная нам тварь напала на людей. Причем сразу на двоих. Не опасаясь, что ее заметят и опознают. Как я не догадался допросить старика! Уверен, всплыли бы интересные подробности.
— Завтра съезжу в деревню, найду владельца хутора вместе с семейством и припру к стенке, — сказал Эйнар. — Выведаю любые мелочи!
— Напрашивается естественный вопрос: кого будем ловить? — Асгерд задумчиво наморщила лоб и уставилась на соратников. – Каттакана или… Или незнамо кого?
— И того, и другого, — решительно ответил Гвайнард. — Обо всем необходимо рассказать месьору Рэлю. Он пообещал придти, как только стемнеет. Не может быть, чтобы рудненские упыри не углядели таких очевидных странностей!
— Важно другое, — проворчал Эйнар, опрокинув чарку с медовухой, — Кому удалось выследить скрытного каттакана и подстроить свои действия под его охотничьи повадки? Попахивает магией.
— Причем, не человеческой магией, — поддержал броллайхэн Гвай. — Никогда не слышал о волшебниках-людях, которые убивают себе подобных, прикидываясь вампирами. И заодно отращивают упыриные клыки.
— Одна моя знакомая, — немного смущенно начал Конан, вспомнив давние приключения, — является урожденным гулем из Рабиром, прижившимся среди людей. Помните, я рассказывал? Так вот, она говорила, будто у гулей иногда случается какое-то «сумеречное безумие» и рабирийцы начинают нападать на первого встречного, без всякой причины. А если в Ронине поселился спятивший гуль? Его не отличить от человека, рабириицы не боятся солнца и не вызывают у людей никаких подозрений.
— Знакомая история, — кивнул Гвай. — Однако, рабириицы в убийствах не виноваты. Гуль прокусывает жилу на человеческой шее двумя очень острыми тонкими клыками, растущими из верхней челюсти и отметина выглядит соответственно: две маленьких точки на коже. А некоторые другие вампиры носят по четыре клыка сверху, и по четыре снизу — остается двойной след, от сросшихся зубов… Мне это не нравится!
— Почему?
— Да потому, что в данном случае, мы, почти наверняка, имеем дело с бруксой. Вампиром-человеком, на которого при рождении было наложено проклятие. Днем — человек как человек, а ночью… Ночью тело изменяется и начинает действовать проклятие. Человеческое существо превращается в монстра, наделенного магическими умениями и жаждущего убийств. Когда охота закончена, чудовище опять возвращает себе нормальный облик и живет как все обычные люди. Брукса способна нападать и днем, все зависит от силы проклятия и желаний самого вампира.
— Эрл Ронин! — воскликнул варвар. — Точно, он! Бледный какой-то, скукоженный, а предка- насильника и весь ронинский род прокляли до сорокового колена…
— Нет-нет, ошибаешься, — возражая, перебил Гвай. — Убийства начались совсем недавно! Будь вельможный Алаш бруксой или кяуром, что почти неразличимо, о проделках упыря стало бы известно давным-давно. Эти твари охотятся с ранней юности, а эрлу исполнилось двадцать четыре года. Или двадцать четыре зимы, кому как больше нравится.
— Выходит, под подозрением оказываются все обитатели Ронина старше десяти-тринадцати лет, — пессимистичным тоном заключила Асгерд. – Упырь подрос до нужного возраста и начал убивать. Прикажете все окрестные поселки перешерстить в поисках бруксы? Благодарю покорно. За год не управимся.
— Управимся, — сказал Гвай. — Рэльгонн поможет. Хозяевам Рудны я доверяю. Асгерд, когда обед приготовишь?
— Я вам в кухарки нанималась? – фыркнула девушка. — Ладно, уговорили. Похлебка с бараниной и овощами вельможных господ охотников устроит?
Господа охотники единым голосом сообщили, что ничего лучше и придумать нельзя.
Солнце постепенно уходило за гряду Белых холмов. Оставалось ждать прибытия месьора Рэля.
— Занятно, весьма занятно… – рудненский упырь, непринужденно расположившийся на хозяйском месте, сверкал желтыми глазищами и потягивал ягодное вино. — Мне, старому дураку, следовало бы догадаться! Признаюсь, с возрастом я стал невнимательным к мелочам. Вот он, священный эгоизм каттаканов — мы были уверены, что кроме представителей нашей расы, не может быть никого умнее, хитрее и изворотливее… Оказывается, все обстоит куда более сложно! Мне обидно за дикого сородича — какой-то мерзавец использует его в своих неприглядных целях, вызывая у простецов новые приступы ненависти к каттаканам. Но и помянутый сородич тоже хорош: охотится в неположенное время, перестал быть осторожным и потерял всякий страх перед другими разумными существами. Даже дикому каттакану инстинкт должен говорить, что непрестанно нападать на людей опасно! Или я вновь упустил нечто важное? Чужак мог отыскать способ направлять действия каттакана, а вы, месьоры, сами утверждаете будто эти… это… словом, вампиры-люди, страдающие от наложенного проклятия, владеют неким особенным
