стояли угловатые статуи божеств-хранителей или демонов. По мере того как приближалась ночь, к гнездам на башне слетались аисты.
— Разобьем лагерь здесь, — сказал Монанд, указывая на поросший травой участок прямо за стеной храма, туда, где из гротескной каменной головы в длинный желоб лилась вода.
— Почему бы не остановиться в городе? — спросил Конан.
— Мы предпочитаем, когда это возможно, держаться от людей подальше, — объяснила ему Йоланта. — Здесь много воды и травы. Расположитесь здесь, а потом, если захотите, можете отправиться в город.
Все слезли с коней, кроме двух гирканийцев, которым поручили набрать дров. Конан, Акила и ее свита, напоив лошадей, отошли немного, чтобы привязать животных. Сочная трава доходила до колен.
— Здесь действительно хорошая трава, — проговорил Конан, глядя на город. — И я бы хотел знать почему. Посмотри туда. — Он указал на холмы за городом, где на склонах горело множество огоньков. — Это пастухи, охраняющие свои стада. Почему они не здесь, где есть вода и такая хорошая трава? Траву, похоже, не щипали много лет.
Акила пожала плечами:
— Возможно, этими пастбищами много пользовались, и теперь земля отдыхает. Какое тебе дело до пастухов? Они всего лишь добыча для людей, сильных духом.
— До них мне нет дела. Просто… — Он помолчал, не в состоянии выразить свое предчувствие. — … Просто это часть того, что мне не нравится в этом путешествии.
За спиной вдруг послышался шелест крыльев, и Конан резко развернулся, выхватив наполовину меч, и чуть не выругался. Над храмом черной тучей поднялась стая летучих мышей.
Акила рассмеялась:
— Сегодня ты очень пуглив, киммериец! Это всего лишь мышки с крыльями полетели искать себе обед. Кстати, я тоже не отказалась бы от него.
Несколько смущенный тем, что проявил свое беспокойство, Конан с силой отправил меч обратно в ножны, отчего гарда громко звякнула о железный ободок. Он пошел следом за амазонкой, как всегда восхищаясь ее упругой походкой, которая никогда не теряла для него своей соблазнительности.
Они оставили одного гирканийца охранять животных, а сами направились в город, чтобы скрасить монотонность путешествия. Монанд и Йоланта предпочли остаться в своих паланкинах, безразличные к удовольствиям, какие мог предложить городок.
Путешественники нашли постоялый двор, который обслуживал караванщиков, и позабыли обо всем. Хотя до центров цивилизации было далеко, пища и вино, подававшиеся здесь, были намного лучше того, что можно было достать в горах, а также намного дешевле. Местные жители с удивлением глядели на путешественников, но никаких неприятностей не произошло.
Когда они возвращались, над разрушенной башней всходила луна, заливая серебряным светом лишайники и лианы, которыми поросли развалины. Камни руин храма мягко блестели, и углубившиеся тени ясно выделяли резьбу. Нежный ветерок наполнял воздух шуршанием травы. У палатки на коленях отдыхали верблюды, а за ними стояли, понурив головы, лошади. Картина была мирной, но Конану она не понравилась.
— Что-то не так, — шепнул он своим товарищам.
— У тебя всегда что-то не так, — сказала Акила.
— Все прекрасно, — заявил Ки-Де, покачиваясь оттого, что выпил намного больше киммерийца. — Травы много, грозы нет, солдаты за нами не гонятся, — что еще может произойти?
Остальные гирканийцы рассмеялись, придерживаясь того же мнения. Все они несли с собой бурдюки вина и каждые несколько шагов пили из них.
— Точно не знаю, — проворчал Конан, — но скоро выясню.
Все остальные пошли ложиться спать. В такой тихий вечер это означало, что люди просто ложились на мягкую упругую траву и заворачивались в одеяло.
Киммерийцу, однако, было неспокойно. Предчувствуя что-то, он посидел у костра, подождав, пока остальные уснут, затем встал. Поправив на поясе оружие, он зашагал прочь от костра.
Что-то — Конан и сам не знал что — тянуло его к развалинам храма. Посередине осыпавшейся стены чернела островерхая арка, которую уже не закрывали давно сгнившие деревянные двери. Киммериец раздвинул лианы, заслонявшие вход, и шагнул внутрь.
Когда он вошел во двор, от него метнулась пугливая лиса. Во мраке заухала сова. В остальном все было тихо и спокойно. Беззвучно, будто привидение, киммериец пересек двор, бесшумно ступая сапогами по цветным плиткам. Когда-то они образовывали яркие узоры и картины, но солнце за столетия стерло их славу, и теперь при свете луны они сохраняли лишь намек на свою былую красоту.
В дальнем конце двора темнел сам храм, и рядом с ним стояла разрушенная башня. Сквозь зияющую дверь храма и длинные узкие окна киммериец увидел неясное мерцание. Окна удивительным образом еще сохранили кусочки красного стекла, и это делало сцену еще более жуткой. Медленно и очень осторожно, сжимая рукоять меча и готовый ко всему, Конан подошел к храму.
К двери храма вела лестница. Он взошел по ней, едва касаясь камней подошвами сапог. Конан задержался на вершине лестницы и прислушался. Он услышал, как в двадцати шагах от него в траве ползет змея, но он не слышал звуков внутри храма. Укрываясь в падающей от стены тени, Конан прокрался сквозь дверь.
Стены храма в основном сохранились, но крыша обрушилась, и над головой было небо. Из-под пола пробивалась трава, а на стенах росли лианы, кусты и даже небольшие деревья. Но в дальнем конце храма находилась темная ниша, в которой стоял алтарь. На алтаре горели несколько свечей, а перед ним стояли две фигуры.
Монанд и Йоланта сняли свои широкие плащи с капюшонами и теперь стояли в белой одежде без рукавов. Одежда мужчины, казалось, была из толстого шелка. Одежда же Йоланты — из такой тонкой ткани, что пламя свечи просвечивало насквозь и было видно стройное тело. Эти двое в абсолютной тишине совершали какой-то ритуал. Они шагали перед алтарем, выполняли точные повороты, таинственным образом то поднимали, то опускали руки, описывая пальцами символы с невероятной быстротой.
Держась тени у стены, киммериец пробрался ближе к загадочной паре. Когда он приближался, то заметил, что близнецы шевелят губами, будто они говорят или, судя по ритмичности движений, что-то произносят нараспев. И все это без единого звука. Глаза их были широко раскрыты, но, казалось, не видели или, скорее, — подумал киммериец, — они видели вокруг себя что-то другое, а не разрушенный храм.
Подойдя еще ближе, Конан отделился от стены и перебрался в тень, падающую от стоявшего с одной стороны от ниши пьедестала высотой в рост человека. Когда-то пьедестал поддерживал статую в два раза выше человека, от которой остались только ступни и щиколотки. Остальная ее часть была теперь кучей обломков, лежащих на полу. На другой стороне ниши стоял такой же пьедестал, и статуя на нем была цела, не хватало лишь головы.
При лунном свете Конан разглядел, что скульптура изображала человека или антропоморфного бога в изящной одежде.
Сейчас близнецы развернулись лицом к алтарю и подняли руки прямо перед собой, так что локти были вровень с плечом, предплечья направлены вертикально вверх, а раскрытые ладони развернуты к небу. Губы синхронно двигались, но звука по-прежнему не было. Вдруг Конан заметил, что в нише есть еще один человек. Киммериец потряс головой, удивляясь, как он не разглядел этого человека раньше.
Он сидел, скрестив ноги на алтаре, укутанный в белые одежды. Лицо его было величественно, и его обрамляла серебряная веерообразная борода, доходящая до груди. Голову покрывал белый платок, вышитый серебряной ниткой. В глазах виднелись только белки, как у слепого.
Близнецы опустили руки, но по-прежнему, казалось, говорили. Человек на алтаре будто бы отвечал им, поскольку его губы и борода шевелились, но звука не было. Все трое вели себя так беззвучно, что, если бы киммериец не слышал ночных шорохов из-за стены храма, он мог бы подумать, что оглох.
Те трое продолжали свой странный разговор, но Конан никак не мог найти объяснения тому, что происходило у него перед глазами. Настоящий ли это человек? Демон? Бог? Кто бы это ни был, но у Конана по спине бегали мурашки, однако он не чувствовал отвращения, которое всегда охватывало его в присутствии черной магии.
Чувствуя, что здесь он больше ничего не узнает, Конан прокрался назад и выбрался из храма. Луна
