сбоку, но киммериец сделал шаг вперед, сократив дистанцию, и схватил стражника под локоть.
Рукоятью меча Конан ударил в лицо стражника, смяв тонкий металл маски; удар был таким мощным, что из прорезей для глаз брызнула кровь. Стражник взвыл и отпрянул назад. В это время Конан выхватил у него булаву. Широко размахнувшись булавою, он размозжил голову большого стражника и не останавливаясь, расплющил бок другому, в то время как меч пронзил грудь третьего. Толпа в ужасе отступила, а он развернулся и побежал к воротам.
Тем не менее стражники собрались с духом и бросились следом, однако киммериец был уже у ворот. Но он не вошел в них. Вместо этого он взял меч в зубы, бросил булаву на пол, схватился за рычаг и потянул. Мускулы вздулись, рычаг застонал, и ворота захлопнулись. Затем Конан нагнулся, схватил булаву и размахнулся. Железный рычаг, толщиной с человеческое запястье, сломался, полетел по воздуху и со звоном ударился о бронзовую обшивку идола.
Стражники стояли, разинув рот, не понимая, что только что произошло. Затем сзади послышался шум, и появилась Омия. Следом шел Аббад.
— Что это? Где… — Она вдруг увидела улыбающегося ей киммерийца.
— Ты никогда раньше не разводила быков? — спросил он ехидно. — Если бы разводила, то была бы осторожнее. Все скотоводы знают, что лучший племенной скот самый опасный!
— Где женщины? — заорал Аббад.
— Какое тебе дело? — спросил Конан. — Тебе все равно к ним не притронуться!
С последним словом он бросил булаву прямо в Аббада. Он не считал булаву оружием и взял ее лишь для того, чтобы сломать рычаг управления. Аббад увернулся так ловко, что позавидовал бы и акробат. За его спиной повалившись два человека с лицами, превращенными в кровавое месиво.
— Убить его! — крикнул Аббад.
— Нет! — закричала царица. — Он мне нужен живым!
Но Конан не слушал их. Он несся к ближайшей лестнице. Снова взяв меч в зубы, киммериец прыгнул вверх и схватился руками за перекладину в пятнадцати футах от земли. Он тут же принялся карабкаться, как обезьяна. Конан услышал, как внизу щелкнул арбалет, и рядом с головой пролетела и отскочила от бронзовой пластины стрела. Омия что-то орала. Выстрел явно был сделан в нарушение ее приказа.
Лестница вела на галерею, и он вскочил на нее. Сзади лезли стражники. Лестница была слишком крепко привинчена, и Конан не мог ее отсоединить, и швырнуть вниз было нечего. Киммериец понимал, что он может стоять на месте и рубить головы весь день, как только они будут появляться над лестницей, но сам он являлся хорошей мишенью для лучников, по крайней мере для тех из них, кто подчиняется приказам Аббада.
— Слезай! — крикнула Омия. — Тебе не причинят вреда!
Не обращая на нее внимания, Аббад дал команду двум женщинам с арбалетами, и обе тетивы запели одновременно. Одна выбросила стрелу с острым наконечником, другая метнула свинцовую пулю, которая может пробить череп. Киммериец едва увернулся от того и другого.
Омия набросилась на Аббада.
— Ты умрешь за это, предатель!
— Я так не думаю! — сказал Аббад. Он подошел к Омии и, казалось, нежно обнял. — Твое робкое правление подошло к концу, моя царица. Настало время оставить прошлое и вернуться в настоящий мир.
— Ты сошел с ума! — кричала она, извиваясь в его руках. — Мы все погибнем! Джанагара не будет! Тебе нельзя… Стража!
Последние слова она прокричала в ужасе, увидев, как Аббад поднял клинок. Затем он медленно, будто лаская возлюбленную, провел острым лезвием по горлу. Омия открыла рот, чтобы закричать, но вопль захлебнулся в потоке крови. Она повалилась у ног своего убийцы. Стражники стояли, не в состоянии понять смысла событий.
— Теперь будете подчиняться моим приказам, — спокойно заявил им Аббад. — Я новый царь Джанагара. Мой первый приказ как царя — убить этого… где же он?
Взгляд его проследил направление, указываемое его же рукой, но на галерее наверху был лишь только что влезший туда стражник.
Когда киммериец увидел, что царица Джанагара погибла, он не стал задерживаться. Ему приходилось видеть, как трон меняет своего обладателя и с меньшими церемониями, и он понимал, что новый монарх был не столь мягкосердечен, как предыдущий. По крайней мере, этому не за чем сохранять ему жизнь. Киммериец тихо пробежал к концу галереи и вскочил на перила. Вложив меч в ножны, он запрыгнул на следующую галерею, ухватившись за стойку перил и подтянувшись с легкостью человека, выросшего среди обрывистых скал. Ни один горный козел не был так ловок, как киммериец.
— Вот он! — крикнул кто-то, и Конан пригнулся, зная, что за словами последуют стрелы арбалетов.
Он пробежал по галерее и прыгнул в пустое пространство. Затем ухватился за свисающую цепь и, качнувшись на ней, перелетел на большую платформу, полную шестерней и рычагов, явно часть механизма, приводящего в движение руки идола и другие подвижные части. Конан прошел к краю платформы и принялся думать, стоя на краю на высоте сотни футов, куда направиться дальше. Он не боялся высоты, чего нельзя было сказать о стражниках, которые карабкались крайне осторожно.
Но они все-таки приближались. Они заполняли лестницы и галереи, и скоро они окажутся на платформе вместе с ним. Конан понимал, что даже величайший воин должен склониться перед численным превосходством. Вдруг он увидел что-то наверху. От платформы, где он стоял, поднималась, теряясь в темноте, лесенка из перекладин между двух тросов. Там, куда не достигал свет факелов и нельзя было разглядеть подробностей, мерцало пурпурное сияние. В центре сияния находилась фигурка человечка, и она, казалось, махала Конану рукой.
В платформу у его ног ударилось три стрелы. Не имея лучшего выбора, Конан полез на эту очень ненадежного вида лестницу. Он обнаружил, что лезть по такой лестнице — то же самое, что карабкаться по корабельному такелажу, с одной лишь разницей, что на судах нет длинных лестниц. Мимо пролетали стрелы, но даже хорошему стрелку трудно метиться под таким углом, к тому же киммериец подозревал, что эти стрелки редко совершенствуют свое искусство в стрельбе по отдаленным мишеням. Конан подумал, что, если бы за ним гнались гирканийцы, он был бы истыкан стрелами, как мишень на сельской ярмарке.
Конан не мог сказать, в каком месте идола он находится. Верхний конец лестницы окутывал мрак. Но он мог различить тускло мерцающее тело гомункула. Как ни ненавидел он колдовство, этот человечек, похоже, настроен не особенно враждебно, чего нельзя сказать о людях внизу.
Затем его привыкшие к темноте глаза различили еще одну платформу наверху. Она казалась лишь чем- то черным в общем мраке, но это по крайней мере доказывало то, что лестница где-то кончалась. До конца оставалось не больше двух десятков перекладин, как вдруг лестница начала трястись. Оглянувшись, Конан увидел, что на платформе стоят стражники в масках и что один из них, похрабрее, решил карабкаться по ненадежной лестнице.
По пустому пространству внутри идола разнесся металлический грохот, сопровождаемый лязгом и звоном. Внизу старались открыть ворота, механизм которых киммериец сломал. Он усмехнулся, прошел оставшуюся часть лестницы и встал на более надежную по сравнению с лестницей платформу.
По его расчетам, если Акила и остальные бежали, как только могли, и не заблудились в городе, то они к этому времени должны находиться вблизи украшенных опалами ворот Джанагара. Смех киммерийца оборвался, когда платформа с металлическим стоном качнулась у него под ногами под действием его веса и веса стражников на лестнице внизу: крепление древней шаткой конструкции оказалось вырванным.
Платформа снова качнулась, и послышалось, как лопаются ржавые заклепки. Платформа наклонилась, и люди на лестнице в ужасе закричали. Конан искал средства спасения. Сможет ли он пробиться вниз по лестнице, до того как платформа сорвется полностью? Это было так же мало вероятно, как и остаться в живых среди превосходящих числом врагов внизу. Куда девался этот проклятый гомункул?
Вдруг он снова заметил пурпурное сияние. На вогнутой бронзовой стене перед ним, от которой в любое мгновение могла оторваться платформа, была длинная горизонтальная прорезь, и сияние это проникало сквозь нее. Крошечный человечек появился в щели и позвал его рукой. Конан бросился к нему, в то время как стали вылетать еще заклепки и платформа начала отрываться от стены с металлическим скрежетом, который смешивался с воплями стражников на лестнице.
