темных небесах сна, как был разбужен горячим детским шепотом.
— Проснись скорей! Проснись! — Рыжик трясла его за плечо.
Глаза ее горели зеленоватым огнем, и в первый миг, едва открыв веки, Шумри вздрогнул. Впрочем, страх был мимолетным, так как он давно уже заметил эту особенность взгляда дочери и привык к ней. Правда, на этот раз сведение было ярче, чем обычно. Возможно, причиной тому служило сильное волнение.
Приложив палец к губам, он соскользнул с постели, стараясь издавать как можно меньше шума, чтобы не разбудить Илоис. Выйдя за дверь с дочерью, он наклонился к ней и тихо спросил:
— Опять страшный сон?..
— Опять! — выдохнула она. — Мне снилось, что я побежала к тюремной площади, было очень темно и поздно, совсем пустые улицы… Все вокруг спали, но с площади раздавался какой-то стук. Я подошла поближе и увидела, что какие-то люди машут топорами и что-то высокое, белое поднимается от земли…
— О, пресветлый Митра! Неужели они решили уже сегодня… — Не договорив, Шумри бросился одеваться.
— Я с тобой! — пискнула девочка, когда он, набросив на плечи плащ, шагнул к выходу.
— О, нет! Оставайся дома! Я только проверю твой сон и тут же вернусь.
Но Рыжик, не слушая возражений и запретов, вцепилась в его ладонь, и они вместе вышли на ночную кордавскую улицу. Было темно и тихо. Гулкие звуки их шагов эхом отскакивали от стен домов и заборов.
Прижимаясь к отцу, девочка оглядывалась по сторонам и ежилась от страха. Она жалела, что не может сейчас превратиться в быстроногий пушистый комочек. Быть маленькой и резвой кошкой совсем не страшно — ведь всегда можно скользнуть в дыру или подворотню, если почудится опасность. Быть девочкой намного труднее — не во всякую дыру пролезешь, не от всякого злого человека сумеешь убежать… Впрочем, злой человек схватил ее и едва не сжег именно в обличье кошки!
Уже на подходе к тюрьме стало ясно, что работают — при свете нескольких ярких факелов — плотники, и работают торопливо. Что-то высокое и белое, что рассмотрела девочка, когда прибегала сюда одна, рыжим отважным зверьком некоторое время назад, оказалось деревянным столбом, к которому обычно привязывают приговоренного к сожжению.
Глава девятая
Ее Величество королева Зингарская чувствовала себя отвратительно. Поскольку казнь чернокнижника была назначена на раннее утро, она не выспалась как следует и теперь позевывала, прикрыв вялый рот веером из белоснежных страусовых перьев. К тому же нестерпимо палило солнце, которому в этот час полагалось лишь слегка ласкать своими лучами пробуждающуюся землю. Даже кружевной зонтик, который держал над ее головой паж, не спасал от зноя и духоты.
— Не кажется ли вам, что сегодня необычайно душно? — пожаловалась она своему величественному супругу, застывшему по ее правую руку и, судя по багровым щекам и выражению муки в выпуклых глазах, страдающему от жары не меньше ее. — Нельзя ли поторопить палача и его помощников, чтобы закончить это все поскорее?.. Мне кажется, еще чуть-чуть, и я упаду в обморок.
— О да, неимоверная, поразительная духота! — важно согласился король. — Надо сказать, совсем не типичная для этого времени года. Но вот эта дымка у горизонта — видите? — она внушает надежду, что после полудня пойдет дождик и жара рассеется. Что же касается быстроты, то вряд ли могу вас обрадовать: палач неопытный. Быть может, не все у него получится с первого раза.
— Неопытный?.. — удивилась королева. — Но отчего же? Насколько я помню, наш палач успешно справляется со своими обязанностями вот уже двадцать пять лет.
— В том-то и дело, что сегодня у нас новый палач! — Король довольно хохотнул. — Я принял такие меры предосторожности, чтобы никто из сообщников преступника не мог его подкупить, а также усыпить или прирезать. Знаете, кто будет сегодня вершить казнь? Вот он! — Король указал пальцем в направлении богато одетого молодого дворянина, нервно переступающего с ноги на ногу у эшафота. — Я только недавно сообщил ему эту радостную новость, и он еще не может очухаться. — Король снова захохотал. — Это юный барон Кайсс! Тот самый, отца которого загубил чернокнижник своей магией! Это его люди поймали преступника. Так что право поджечь хворост он вполне заслужил. Представляю, как он благодарит меня сейчас в душе за то, что я дал ему возможность такой прекрасной мести!
Королева внимательно вгляделась в барона. Его юное лицо с черной полоской усов над тонкими губами подергивалось, но выражение его определить было трудно. Видимо, в душе барона столкнулись и закружились водоворотом два сильных, но несовместимых чувства: жгучее унижение от сознания того, что ему, отпрыску знатного зингарского рода, предстоит сейчас вершить на глазах у всего города низкое ремесло палача, и — не менее жгучая радость, что от его руки погибнет, в конце концов, злейший его враг, и погибнет мучительной смертью, вопя от боли и взывая к милосердию! Страсти сотрясали барона с такой силой, что он не мог стоять спокойно и то и дело принимался кружить на месте, словно исполняя ритуальный танец.
— Не думаю, что вы сделали правильный выбор, — с сомнением заметила королева, кончив разглядывать нового палача. — Ваше доверие так взволновало его, руки его так дергаются, что я бы поостереглась вручать ему факел. Он может промахнуться и поджечь не хворост, а… наш помост, к примеру.
Король оглядел помост, на котором они стояли в окружении лакеев и свиты. Он был довольно близко от эшафота и вздымался над землей на высоту трех локтей, чтобы можно было хорошо рассмотреть все детали предстоящей казни. Перепутать его с хворостом и поджечь вместо последнего было бы затруднительно даже при сильном волнении. Впрочем, скоро до короля дошло, что Её Величество изволила пошутить, и он снисходительно раздвинул губы в улыбке.
— Не стоит беспокоиться, — с ласковой важностью заметил он. — Наш старый палач будет все время рядом, он поможет в трудную минуту советом или действием. Думаю, все будет как положено: быстро, поучительно, достойно. Но эта жара!.. Она стала еще нестерпимее! Меня томит тревога о вашем самочувствии. Не будет ли лучше, если вы покинете помост и сядете в свой паланкин? Мне кажется, под его крышей вам будет гораздо прохладнее.
Королева вздохнула и еще сильнее замахала перед лицом веером.
— К сожалению, я не могу этого сделать! Я обещала одной обнищавшей немедийской даме, что буду очень внимательно наблюдать за казнью и не пропущу ничего. Она подарила мне премилые камушки. Вот эти! — Королева коснулась синего ожерелья на своей шее.
Она прислушалась к совету Илоис, но лишь наполовину: платье на ней было темно-синим, но драгоценности — алмазы и аквамарины — обсыпали его так густо, что делали похожим на сверкающую кольчугу. Впрочем, синие камни не терялись в их блеске, напротив, цвет их казался сегодня особенно насыщенным.
— Не понимаю, какую связь имеют между собой какие-то камни и казнь! — пожал плечами король.
— Ах, конечно же, вы не можете этого понять, поскольку я вам ничего не объяснила!.. Эта нищая дама уверяла меня, что киммериец — не чернокнижник, что его оклеветали, что он великий герой, совершил много подвигов и его обожают боги! Представляете, она так и сказала: обожают боги! Разве можно казнить любимца богов?..
— Видимо, его бывшая любовница, — заметил король.
— Возможно, — кивнула королева. — Из всего видно, что у этого широкоплечего и статного красавчика было немало любовниц, и часть из них, без сомнения, проливает сейчас слезы. Но я обещала ей и не могу не сдержать слова! Я сказала ей, что боги никогда не оставляют своих любимцев в беде и посылают на землю недвусмысленные знаки. Знаете, как это бывает: вдруг на площадь вбегает
