ни кусочка!
Его зоркие глаза разглядели свой меч, который, к счастью, не успокоился в речных водах: один из туземцев, довольно рослый и крепкий, прижимал его к телу, почти целиком упрятав в густой шерсти.
— Попроси-ка их вернуть мое оружие, — велел Конан. Но забрать у туземцев меч оказалось гораздо труднее, чем вернуть кинжал. Рослый дикарь был, по-видимому, вождем. Никто из его сородичей не решился пререкаться с ним или, тем более, вступить в схватку. Грозные и требовательные крики Шумри, его выразительные жесты не помогли тоже.
Конан нахмурился. Оставлять свое славное и верное оружие в лапах полуобезьян он не собирался.
— Им же хуже, — проворчал он, оглядываясь в поисках чего-нибудь очень крепкого и очень тяжелого. Он протянул к немедийцу руку: — Дай-ка мне ненадолго твой кинжал. Сам же садись в пирогу и жди меня шагах в двухстах ниже по течению.
— Погоди, — Шумри пришла в голову забавная мысль — сейчас я попробую кое-что другое…
Он резко поднял вверх вытянутые руки, обратил их к солнцу и гортанно заговорил, запел, завыл. Затем замахал руками, словно сводя на землю громы и ливни, и несколько раз плюнул вокруг себя.
Роль колдуна и заклинателя стихий вполне ему удалась. Туземцы, пригибаясь к земле и поскуливая, разбежались во все стороны, попрятались в ветвях деревьев. Меч был быстро и подобострастно возвращен. К нему были добавлены лук и стрелы. Из ценных и необходимых вещей не — Доставало лишь цитры; но как ни старался Шумри, изображая, что щиплет струны, открывает рот и закатывает глаза, цитра не появлялась. Видимо, она утонула. Из своих же запасов племя ничего предложить не могло, так как не знало музыки.
Когда путники сели в пирогу и оттолкнулись от берега, Конан оглянулся. Дикари провожали их глазами, выглядывая сквозь просветы в густой листве.
— Хотя бы пяток этих тварей… — мстительно пробормотал киммериец, доставая стрелы и лук.
— Не трогай их! — быстро схватил его за руку Шумри.
— Мохнатые отродья Нергала!!! Я вам покажу муравьев!
— Конан, ведь ты же поклялся! Разве суровый Кром не презирает клятвопреступников?
Киммериец опустил лук. Шумри, не теряя времени, стал работать веслом. К счастью, течение здесь было сильное, и через мгновение деревья с туземцами отдалились от них на расстояние, не досягаемое для стрел.
— Клялся-то я клялся, — проговорил Конан, словно опомнившись, — только о другом. Говорил, что не буду отмахиваться от твоих снов и предчувствий. Но разве я обещал когда-нибудь оставлять безнаказанными людоедов, едва не набивших нами свои желудки?..
— Но ведь все-таки не набивших, — примирительно сказал Шумри.
Он продолжал грести изо всех сил, словно боялся, что кипящий жаждой мести киммериец ринется в воду и поплывет назад.
Часть третья
Глава 1. Таинственное плато
Из всех вещей, которые утонули, вывалившись из пироги, больше всего Шумри было жаль цитры своим музыкальным инструментам он привязывался, словно к живым существам, нежным и добрым. На следующей стоянке он принялся мастерить нового звонкоголосого друга. Материалом служили тонкие сухожилия из ног молодой антилопы, мясо которой пошло на ужин, да половина скорлупы огромного ореха. Жилы антилопы звенели высоко и тонко, голосок у новой цитры получился плачущим. Когда в пред сумеречной тишине он испробовал свое творение, киммериец поморщился.
— Уж слишком она скулит!
— В унисон нашей с тобой судьбе, — философски заметил Шумри. — Взамен развалин древних городов, полных золота и самоцветов, которые я наобещал тебе, — лишь раны, болезни и снова раны…
— Положим, раны не позорят мужчину, — возразил Конан. — Что же до развалин, — он посмотрел на вздыбившийся вперед зубчатый массив гор, — чует мое сердце, что мы, возможно, как раз приближаемся к ним
— Да, от этих громад веет какой-то тайной, — согласился Шумри. — Пусть не древние города, но уж что-нибудь интересное мы там встретим непременно..
На третий день пути те самые горы, которые они разглядывали, стоя у обрывающейся вниз струн водопада, приблизились вплотную. Острые их вершины закрыли половину небес. Река совсем сузилась и стала такой глубокой, что веревка в двадцать локтей с привязанным на конце камнем не достигала дна. Пирога неслась стремительно, то и дело рискуя зачерпнуть бортом воды и перевернуться. Приходилось проявлять чудеса ловкости, стоя на коленях на дне и используя весло в качестве руля.
Неожиданно пенящаяся струя воды впереди исчезла. Она обрывалась у каменной толщи, вздымающейся отвесно вверх на высоту не менее тысячи локтей. Это было гигантское плато с ровной, поросшей лесом вершиной. Снизу деревья казались короткой зеленовато-голубой шерстью.
Бурля и клокоча, река ныряла в отверстие у подножья плато, устремляясь в подводное русло. Конан и Шумри едва успели выпрыгнуть в воду и с трудом выкарабкаться на каменный берег. Пирогу они спасти не успели: с бешеной скоростью ее утянуло в каменный зев.
К счастью, новорожденная цитра, висевшая на плече немедийца, на этот раз уцелела. Кроме нее, кинжала и меча на бедре Конана, у них ничего не осталось.
Обсохнув и отдышавшись, разом обнищавшие путники устроили недолгий совет. Нужно было выбирать одно из двух; либо пробираться вдоль каменной толщи на запад, сквозь тесно обнявшиеся, переплетенные лианами деревья, колючие кусты и осыпи валунов — в надежде когда-нибудь ее обогнуть и вернуться к прежнему направлению; либо — продолжать двигаться на юг, то есть карабкаться по почти отвесной стене, где опорой для рук и ног будут лишь узкие карнизы и трещины, да пучки сероватых кустов.
Под давлением киммерийца спутники выбрали второй путь. Была надежда, что, пройдя поверху, они отыщут свою реку, которая должна же когда-нибудь выйти на поверхность, К тому же, если и есть в этих краях развалины древних городов с подвалами, набитыми сокровищами, со скелетами, сжимающими в рассыпавшихся пальцах драгоценные рукояти клинков, то на огромном плато, с которого видны все окрестности на несколько дней пути, самое место такому городу.
Восхождение заняло полдня и оказалось довольно трудным. Мучительнее всего была жажда. Воду они не взяли, чтобы не отягощать плечи лишним грузом, но уже через короткое время после начала подъема проклинали себя за беспечность. От жажды кружилась голова и мутнело в глазах, а если стоять при этом на узком каменном выступе с пропастью за спиной… то лишь милостью светлых богов можно объяснить, отчего они не сорвались вниз, дробя черепа и кости о поросший лишайником гранит.
Не раз Шумри казалось, что он больше не выдержит. Когда он с трудом добрался до маленькой площадки, где можно было перевести дух, отлепив потную грудь от шершавого камня, и поднял голову вверх, стон отчаянья вырвался из его пересохших губ. Выше стена была совсем гладкой, почти без трещин и выступов… Неожиданно что-то белое пронеслось возле его лица, обдав прохладным ветром. Птица — та самая, что приплывала к нему ночью и оставила перья, либо очень похожая на нее — села на скалу в двух локтях от его измученного тела. Немедиец обрадовался ей, словно доброй знакомой или радостной вестнице. Ее черные круглые глаза смотрели на него с осмысленным, почти человеческим выражением. «Приободрись! — словно хотела сказать ему птица. — Осталось немного!» Шумри оглянулся на Конана, чтобы тот тоже взглянул на светлую вестницу, но киммериец уже был локтях в десяти выше него, взбираясь медленно, но безостановочно и упорно. От его распластанной вертикально фигуры, загорелой до цвета
