Бонго! И на этот раз очень здорово…
Бонго теребил его и тянул в направлении калитки. Но чутье подсказывало киммерийцу, что так просто он отсюда не уйдет. Даже от кашляющего ребенка избавился он с немалым трудом, прилипчивая же девица — намного более серьезный и опасный враг… Оглянувшись на окно хижины, он заметил затаившийся за занавеской неясный силуэт. Девица наблюдала за ним.
— Попробуем, Бонго, все-таки унести отсюда ноги!
Без особой надежды на успех он двинулся к выходу, но лишь только рука его коснулась засова калитки, как жаркое тело прильнуло к нему сзади и повалило в траву. Бонго, скачущий вокруг двух барахтающихся тел, попробовал оттащить исчадье зубами, но, как и в случае с девочкой, зубы его не причинили ей никакого вреда. Более того, Конан вдруг почувствовал в нескольких местах на ногах резкую боль. Взглянув вниз, он увидел глубокие кровоточащие следы от клыков. Каким-то образом девушка передавала предназначенные ей укусы ему!.. Нет, кашляющий ребенок был всего лишь милым недоразумением по сравнению с ней…
Киммериец велел Бонго оставить исчадье в покое. Сам он тоже прекратил бороться. Лежа в прохладной траве, ощущая на теле отвратительные жадные прикосновения, он попытался припомнить все, что говорил ему об исчадьях многоопытный Шестилик. От них можно избавиться, если не обращать никакого внимания? Это помогло в ситуации с легкомысленным и нетерпеливым ребенком, но упорная и преданная хозяину хищница так легко его не оставит… Исчадья боятся живого огня? Вот это уже ближе! Тем более, что озеро, в котором купается Владыка Стихий, недалеко отсюда. Правда, Шестилик предупреждал, что исчадья ни за что не допустят, чтобы он овладел огнем… Но поскольку других выходов нет, надо попробовать этот!
Конан поднялся с травы. Нагнувшись, он подхватил девушку на руки, крепко прижал к себе и зашагал прочь из сада. Восприняв это как подчинение ее воле и желание продолжить любовные игры в другом месте, девушка удовлетворенно замурлыкала и обхватила его руками за шею так, чтобы ее было удобнее нести. Недоумевающий Бонго тем не менее послушно затрусил следом.
Тело девушки было очень легким, и киммериец, хоть и изрядно вымотавшийся за сутки любовных безумств, Шагал быстро. Но как только он свернул с проезжей Дороги на тропинку, ведущую к озеру, девушка враз потяжелела. Должно быть, она догадалась, куда он идет, и демонстрировала свое несогласие с его решением. Каждый шаг давался Конану все с большим трудом. Сначала ему казалось, что он несет не юную гибкую девушку, но тушу годовалого теленка. Затем — что руки ему оттягивает чугунная статуя. Наконец тяжесть достигла такой величины, словно сам Черный Слепец всей своей массой воплотился в хрупкое тело одного из своих исчадий… Видимо, так оно и было на самом деле. Вряд ли девушка могла изменить вес одними своими силами…
До продолговатого озера, поросшего по берегам пушистым и мягким, как бобровая шерсть, камышом, оставалось не более трехсот шагов, когда киммериец рухнул со своей нечеловеческой ношей на землю.
— Бонго… — с усилием прохрипел он, слабо махнув рукой в сторону нефритовой полоски воды. — Бонго… ты уж попробуй… Иди… Иди, Бонго-Волку не нужно было объяснять — куда и зачем. Спустя мгновение он уже несся по направлению к темно-зеленой спокойной глади.
Конан почти потерял сознание от усталости. Его охватило забытье, которому он был рад: так он не слышал страстного шепота, не чувствовал ненасытных и липких рук, блуждающих по его телу. Он вяло думал о том, что вряд ли Владыка Стихий каждую ночь выходит на берег одного и того же озера, а если это и так, то вряд ли он гуляет и резвится до самого рассвета… а если и гуляет, то мало надежды на то, что Бонго, хищник, извечный враг лошадей, сумеет ему хоть чем-то понравиться… Впрочем, ему было уже все равно. Бесцветный и безвкусный яд апатии по каплям вливался в его душу. Юное исчадье отлично знало свою роль.
Глава 5. Полет
Конан очнулся оттого, что прикосновения горячих пальцев к его телу стали иными. Влажный жаркий шепот больше не щекотал ухо. Руки не скользили, не гладили, не ласкали, но дрожали частой и крупной дрожью. Он приподнял голову и разлепил веки.
По высокой траве, сшибая росу, несся белоснежный конь с рассыпающей искры гривой. То спереди от него, то сзади мелькала косматая спина волка. Они выписывали, играя и поддразнивая друг друга, широкие круги. Бонго изображал, как он выслеживает добычу, притаившись в траве, а затем мохнатой стрелой пронизывал воздух, нацеливаясь на хребет с пляшущими на нем бликами светло-рыжего огня. Но каждый раз он промахивался. Конь то взмывал вверх, мелко трепеща крыльями над копытами, то низко пригибался к земле, выпрямив чешуйчатый рыбий хвост, отчего тело его становилось длинным и извилистым и скользило в траве, подобно змеиному.
Благодаря тактическим усилиям Бонго, резвящиеся звери становились все ближе и ближе. Обнимающие Конана руки замерли и заледенели. Зубы девушки стучали над его ухом, словно дробь маленького барабана… Подняв голову, киммериец увидел, что она не сводит с Владыки Стихий широко раскрытых, остановившихся глаз. Теперь он мог бы при желании рассмотреть их цвет. Мог… и не мог — таким запредельным ужасом и тоской веяло из двух окаймленных густыми ресницами, темных озер, из двух провалов в те пространства, где полагалось быть душе… таким нечеловеческим и не животным даже, что Конан тут же отвел взгляд.
Как видно, могучий синеглазый варвар представлял собой завидную добычу, и девушка не желала расставаться с ним. Она разрывалась между отчаянным страхом и страстным желанием довести до конца охоту и поднести своему хозяину очень крупный и очень лакомый кусок. Порой дрожащие ледяные пальцы вновь начинали поглаживать киммерийца по спине или щекотать за ухом… Конан почти чувствовал кожей исходящую от нее тугую волну ужаса. Девушка держалась до последнего. Ее нервы сдали, лишь когда белоснежный конь стал кружиться, беспечно встряхивая гривой и уклоняясь от шутливых прыжков волка, совсем близко. Пара искр, сорвавшихся с его шеи, прожгли ей сорочку и чуть не подпалили волосы. С отчаянным воем, казалось, разорвавшим ей грудь, девушка оттолкнула от себя вожделенную и почти совсем смирившуюся со своей судьбой добычу и кинулась бежать. Черные волосы, разметавшиеся по белой сорочке, мелькнули в предрассветных сумерках раза два-три и пропали — так стремительно унеслась она прочь…
Хотя Конан обрел свободу, Бонго отчего-то не прекращал скакать и носиться вокруг белоснежного коня. Тот также, видно, был не прочь продолжить нехитрую забаву. Танцующие перед лицом огненные всполохи, искры, сыплющиеся на руки, одежду и волосы (странно, они совсем не обжигали, как только что это произошло с исчадьем!), постепенно вывели киммерийца из отупелого забытья. Он осознал наконец, что цепкие пальцы больше не гладят и не щекочут ему шею. Он осознал, что совсем рядом — стоит протянуть ладонь! — блистает, соперничая с первыми лучами солнца, живой огонь.
Конан поднялся с травы, передернул плечами, разминая застывшие мышцы, и… включился третьим в шальную звериную игру. Казалось, Владыка Стихий только обрадовался, что теперь его выслеживают, подстерегают и пытаются вскочить ему на спину уже двое. Казалось, он напрочь забыл, что один из этих двоих не так давно пытался заарканить его толстой и грубой петлей. Он играл мышцами, тряс головой, звонко и коротко ржал. Рыбий хвост то сплетался в тугие кольца, то хлестал по бокам, позванивая чешуей…
Киммериец крупными прыжками носился следом за ним. Порой их пути с Бонго пересекались, и тогда, столкнувшись со всего размаху, они кубарем раскатывались в разные стороны. Раза два Конану почти удавалось схватить коня за гриву, но в последний момент тот ускользал, плавно взмывая в воздух и зависая в полутора локтях над землей.
Поняв, что пытаться догнать коня бесполезно, Конан решил сменить тактику. Он сделал вид, что выдохся, с изможденным видом опустился на землю и сел, обхватив голову руками. При этом он внимательно наблюдал за конем из-за прядей упавших на лоб волос. Бонго, словно разгадав его намерения, также плюхнулся животом в траву, бессильно распластав лапы и вывалив на сторону язык.
Владыка Стихий был явно разочарован так неожиданно прервавшейся веселой игрой. Он перестал
