Ослабить. Сделать больной, чтобы вам вновь потребовалась помощь. И Милослава помогла бы.
– Как?
Далматов выходит из комнаты и возвращается. В его руках белый бочонок с краником. Кажется, такой стоял в Вериной комнате. Ну да, прибор для очистки воды. Или серебрения? Какая-то ерундовина, в суть которой Герман не вникал. Но знал точно: воду проверяли.
– Вы не знали, что искать. Сам не сразу понял. – Далматов ставит бочонок на пол. – Выпадающие волосы. Целыми клочьями, верно? Жаловалась?
– Да.
– Списывали на ослабленный иммунитет? И все остальное тоже. Она ведь переболела почти всем, чем можно. И главное, чем дольше лечили, тем хуже. Яд накапливался.
Вода в бочонке прозрачна. И ничем не пахнет. Герман лизнул каплю – вкус обыкновенный, точнее, нету вкуса у этой воды.
– Видите ли, Герман Васильевич, в истории медицины есть много любопытного. Вот открыли люди радиацию и поверили, что излучение это – полезно. Появились радиоактивные пилюли, зубные пасты, пудры, шоколад… или устройства, которые «заряжают» воду. Внутренний слой здесь из радиевой руды. Фоновое излучение есть, но не настолько опасно. Радиация – интересный яд.
Интересный? Этому интересно? Для него все случившееся – хитрая задачка. И мальчишка радуется, задачу решив.
– Играет роль не только доза, что логично, но и расстояние. Чем ближе, тем опасней. А что нам ближе собственной крови? Вода становилась частью ее. И радиация тоже. Каждый день, из года в год ваша дочь получала дозу этого яда. Ее тело разрушалось изнутри…
…и болезни, болезни, болезни. Постоянная слабость. Кровящие десны. Рвота. Понос.
– Я сегодня не хочу есть…
Тошнота.
– Иммунитет ослаблен.
Поездка на море, и Вере становится легче. Она улыбается. Живет. Снова рисует.
Запирается в комнатах:
– Папа, не мешай, я работаю.
И обморок. Так не пойдет. Надо следить за Верой, но некогда: работа отнимает много времени. Нанять кого-нибудь… медсестру.
– И вы привели Полину.
– Мне рекомендовали.
– А Полина оценила перспективу. Холостой. Занятой. И дочь умирает. Она сразу поняла, что Вере осталось не так долго. Догадалась? Возможно. Главное, что ей помогать не надо. Лишь подождать, приспособиться и изучить ваши привычки. Прикинуться неравнодушной. Это она привела Леру?
– Да, – ответила Лера.
Бедная девочка бледна. Ей тоже досталось. А все из-за собственного Германова равнодушия.
– И посоветовала нанять Андрюшку.
…ее надо вытащить из раковины, вывести в люди…
Знакомство. Парень выглядит серьезно. Герману он все равно не нравится. Подспудное отвращение к продающим себя. Но Верочка будет довольна.
Ей и вправду следовало бы замуж сходить.
И детки вдруг да будут.
Парень здоров – тут Герман настоял на полной проверке. Так почему бы и нет?
– Мне одно непонятно, – признался Далматов. – Как Милослава вернулась в дом?
– Вера позвала. На свадьбу. И потом предложила остаться.
– И вы согласились?
– Да. А потом Вера… Веры не… не стало.
Сердце вновь колотится, колет. И дышать тяжело. Лера оказывается рядом, берет за руку и просит:
– Не волнуйтесь, Герман Васильевич. Давайте врача позовем?
– Нет.
– Веры не стало. Милослава готова была помочь вам в этом горе, но вы выбрали Полину. Женились на молоденькой. А Милославу выгнали из дома, который она давным-давно считала своим. Вас следовало наказать. Оставить в одиночестве. Чтобы вы оглянулись и наконец поняли, кто вам нужен.
– Она заботилась бы о вас, – добавила Саломея. – В болезни. В смерти. Пожалуй, что и в вечности тоже.
Кабинет следователя. Окно. Пыльное и с решетками, но за ним видны деревья. Кто-то выбросил колготы, и они повисли на ветке. Колготы раскачивались и сплетали веревку.
Наверное, это выход.
И прав был бессердечный мальчишка – некуда бежать Милославе. Да и зачем? Сердце ее спрятано в доме, его не найти, не выбросить. И даже когда Милославы не станет, она все равно вернется.
– Скажите, как и зачем вы убили гражданку Рюмочкину?
Кто это?
Следователь подвигает фотографию глупой жадной женщины, игравшей с потусторонним миром.
Следователь молод. И вряд ли поймет. Мужчины слепы во всем, что касается любви. Женщину попросить? С ней было бы проще. Или нет? Дело в том, что Милославе не хочется говорить.
– Значит, не будете говорить? – Нахмуренные брови, выпяченные губы. Пушок на подбородке. – Вы осознаете свое положение?
Конец. Стенка, которой закончился коридор Милославиной жизни. А казалось – тоннель. Еще немного, и к свету выйдет.
– Я хотела понять… сумею ли я убить человека. – Слова даются с трудом. И Милослава замолкает.
Мадам Алоиза. Бритва, вытащенная из несессера. Мальчишка старомоден. Никто уже не пользуется несессерами и опасными бритвами, а ведь они удобны.
Темнота. Суета. Падающий стол. Рука в руке. Шаг за спину. Взмах… как на скрипке играть. Милослава представила, что в руке ее смычок, а горло – это скрипка.
И если получилось с бритвой, то выйдет и с пистолетом. Главное, представить, что спина – это мишень. Воображение у Милославы работало.
– Хорошо. А почему вы убили мужа? Вы ведь сколько лет прожили?
– Много.
Каждый день – как каторга. В тюрьме будет легче, там от Милославы не потребуют изображать любовь. А здесь – день ото дня… ноющий, беспомощный. Ненавидимый. Она надеялась полюбить, искала достоинства. Не вышло.
Не бывает любви насильно.
– Он играл. Проигрывал. Много. Мне надоело платить по его долгам.
И слушать, что все – в последний раз. Контролировать. Каждый шаг, каждый вдох… как утомительно быть тюремщиком в собственной камере. И ненависть подталкивает устроить бытовой ад не только для себя. Благие намерения… здоровый образ жизни. Решетка из запретов.
А они все думали, что Милослава заботится.
– Понятно. – Следователь откидывается на стуле, потягивается. – И все-таки, чего вы добивались?
Любви.
И чтобы Герман сдержал обещание.
План показался хорошим. Умрет Кирилл, посадят Полину. Уйдет в небытие глупая Лерочка, которая слишком близко держалась рядом с Германом. И с ней – Андрюшка.
Все уйдут, Герман.
А я останусь. Потому что так – правильно.
Далматов позвонил в дверь и сказал:
