этого, сокращает сферу своих возможностей. Он становится платой за успех другого, козлом отпущения. В некотором смысле, именно факт агрессии превращает его собственно в объект, тогда как ранее, до нападения, он мог обладать иллюзией своей субъектности и осуществлять агрессию относительно иных существ, предметов, народов. Это негативный аспект 'насильственного преодоления границ'.
В догуманистической цивилизации и в негуманистических (традиционных) цивилизациях, которые существуют и поныне, оба аспекта агрессии рассматривались в совокупности, как два взаимодополняющих элемента, заложенных в изначальной структуре космоса. Китайский символ Инь-Ян — совершенный пример этого фаталистического дуализма. Субъект здесь представлен белой частью круга, объект — черной. В символизме полов первый отождествляется с мужским началом (Ян), второй — с женским (Инь). Отсюда вытекает всеобщая «легитимизация» агрессии, свойственная традиционному миру, где никому не приходило в голову искусственно противопоставлять человека основополагающим силам реальности. Конечно, более утонченные цивилизации всячески нюансировали законы агрессии на социальном уровне, так что различие с варварскими нравами было налицо. Однако во всех случаях сохранялась, пусть даже в сублимированной форме, право на 'насильственное преступление границ' — как в случаях войн, так и в случаях индивидуальных репрессий, функции которых брали на себя особые традиционные организации — прототипы нынешней полиции. Подвиги завоевателей, покорителей и разрушителей воспевались в легендах и эпосах, всех как один построенных на формуле 'Vae victis!' ('Горе побежденным!').
3. Легитимация агрессии в Традиции
Каково метафизическое оправдание агрессии в традиционных цивилизациях, помимо непосредственного наблюдения за устройством природы?
Дело в том, что традиция рассматривала сам факт существования границ как выражение неполноты космоса относительно его Причины, которая мыслилась как нечто Абсолютное, Единое и лежащее по ту сторону всех пределов. Следовательно, стремление к расширению своего существования, к экзистенциальной экспансии, к 'нарушению границ' (по-латински — transcendere, 'трансцендирование') виделось как глубинный импульс движения к Божественному, как отголосок заложенной в мире и существах мира тоски по Абсолюту. Конечно, чистой формой агрессии в таком случае можно было бы назвать метафизические и аскетические практики, в которых посвященные стремились нарушить все границы, максимально абсолютизировать свое внутреннее «я», подвергая тем самым агрессии не отдельные предметы, но всю реальность в целом. В пути прямого обожения сосредоточивается максимум агрессивного импульса, так как Божественное и есть отмена всех границ и пределов, составляющих сущность небожественного, имманентного. Отсюда, кстати, произошло еврейское слово «сатана», дословно означающее «преграду», 'препятствие', т. е. «границу», понятую как нечто негативное.
Отталкиваясь от этого, несложно сделать следующий шаг и разъяснить механизм т. н. 'демонизации противника', столь частой для традиционных преданий, эпоса, религиозных учений. То, что служит препятствием на пути экспансии народа, государства, религии, более узкой общины людей и, в конечном итоге, отдельного человека; то, что ограничивает его волю к тотализации, к расширению бытия — все это автоматически подпадает под знак «сатаны», обретает качество теологического негатива, и следовательно, агрессия легитимизируется на самом высоком уровне. Через такую 'демонизацию противника' или жертвы происходит их объективация, лишение субъектного качества, вынесение за скобки видовой, социальной или религиозной солидарности. Иран против Турана, ахейцы против троянцев, иудеи против гоев, мусульмане против неверных, асы против ванов, боги против титанов, и иногда даже женщины (амазонки) против мужчин — разнообразные парадигмы дуализма, рожденного изначальным импульсом к агрессии, наполняют древнейшие хроники, религиозные кодексы, поэтические предания и т. д. Через оправдание своего лагеря люди традиции оправдывали, на самом деле, нечто большее — сам принцип агрессии, саму исконную волю к 'насильственному нарушению границ', стремление к тотализации своей субъектности (как бы она ни выражалась — через национальную, религиозную или родовую принадлежность).
4. Антиагрессия
В современном мире произошел полный разрыв с вековыми традициями, что полностью перевернуло ментальную и социальную структуры современного человечества по сравнению с долгими тысячелетиями прошлого. Просвещение, гуманизм, рационализм и другие «прогрессистские» тенденции выдвинули систему оценок и ценностей, полностью противоречащую основополагающим установкам традиционного общества. Это безусловно (и, быть может, наиболее выразительным образом) коснулось принципа агрессии.
Европейское Просвещение привило людям односторонний взгляд на агрессию — взгляд исключительно со стороны жертвы. Светлая сторона, основанная на воле к Абсолюту, к тотальности, к предельному растяжению субъекта до сферы Божественного, перестала быть понятной, конкретной и онтологически укорененной и, соответственно, отождествилась с «пережитком», с атавизмом, с инерциальным варварством, с временным и принципиально исправимым недочетом цивилизации. Потеряв свою метафизическую легитимность, агрессия стала представляться как неправомочное нарушение цельности того, что само по себе было объявлено высшей ценностью — человеческого индивидуума, общества, живого существа и т. д. Отсюда вся линия 'естественного права', развивавшаяся начиная с Руссо. Коль скоро экзистенциальная экспансия перестала быть метафизически оправданной, жертва выдвинула свои претензии на 'тотальную безопасность', т. е. на искусственную и возведенную в высший этический императив защиту от агрессии. Агрессия была фактически поставлена вне закона. С этим, в частности, связано и общее «демократическое» юридическое положение, запрещающее пропаганду войны.
Если оказалось возможным изменить культурные и социальные устои общества, то изменить базовые тенденции космоса и человеческих существ было, естественно, не под силу никому. Поэтому агрессия никуда не исчезла ни из истории, ни из повседневности, ни из природы. Она лишь стала восприниматься как зло, как время от времени спонтанно вспыхивающая и ничем не обоснованная претензия одного ограниченного существа утилитарно воспользоваться другим. Поскольку процесс тотализации субъекта был вынесен за скобки, агрессия стала рассматриваться как чисто количественное приобретение, приумножение внешних предметов, как плоский и вульгарный эгоизм, как фатальная 'борьба за существование', life struggle. Поэтому постепенно вся агрессия стала сводиться в чисто экономическую сферу, а ее проявления в иных областях жестко порицались 'общественным мнением'. 'Тотальная безопасность' и 'права человека' гарантировались отныне перенесением агрессии в сферу отвлеченных материальных эталонов — денег, капитала.
5. Метафизический генезис терроризма
По мере расширения западного образа мысли, по мере глобализации капиталистической, либеральной системы происходила планомерная дискредитация агрессии и ее проявлений. Это касалось и политического, и культурного, и идеологического уровней. Цивилизация, целиком построенная на защите интересов исключительно жертвы, стремилась постепенно очиститься от тех институтов, структур и моделей поведения, которые органически сохранялись в человеческой общности со времен традиционного «догуманистического» состояния. В это направление вписываются пацифизм, женская эмансипация, тенденции к ослаблению государственного аппарата, идеология 'прав человека' и т. д., т. е. все то, что составляет идеологический фасад нынешнего либерализма, ставшего доминирующей на планете социально-политической моделью. На самом последнем этапе этот процесс привел к тому, что практически все формы агрессии — бытовой, политической, эстетической и т. д. — были 'поставлены вне закона', а границы стали почитаться как нечто неприкосновенное и святое. Одновременно с этим появился и иной
