– Дюха, за тобой, похоже. Из ментовки небось.

Вторая девушка, мелкая, кругленькая, бело-розовая, точно слепленная из зефира да сахарной глазури, испуганно охнула и уронила окурок.

– Да ну, не психуй. Может, дядя добрый. Эй, ты добрый? – Маховская заржала и выдохнула дым прямо в лицо. Вот же стерва малолетняя!

– Добрый, – ответил Матвей и чихнул.

– Ну и чего тебе, добрый дядя, надо?

– Маха, прекрати, – блондиночка дернула подругу за рукав. – Извините, она просто…

– А ты – сложно, – не осталась та в долгу. – Ну, давай, болтай, зачем приперся. И вообще, ордер у тебя имеется? И адвоката хочу, мы тут, между прочим, несовершеннолетние.

– Я по поводу вашей подруги, Марии Казиной.

– А че, дело разве не закрыли? – Маховская стряхнула пепел с сигареты. – Нам вроде базарили, что все, разобрались. Она и вправду сама резанула? От психованная. Не, ну Дюх, ну правду ж говорю, психованная. А чего к нам приперся?

– Алина Павловна посоветовала. Сказала, что вы с Казиной дружили.

Мелкая морось постепенно превращалась в полноценный дождь, а козырек был узеньким, неудобным, да и стена, к которой жались девицы, выглядела не слишком чистой. Хороша перспектива – или вымокнуть, или перемазаться. И Матвей, отбросив кончиком ботинка размокший окурок, кое-как примостился на цементной отмостке.

– Дружили? – фыркнула Маховская. – Да ну, Стрекоза, типа, что-то понимает… да, мы с Машкой кантовались одно время, но давно, в прошлом году еще, правда, Дюх?

– Правда. Она не очень общительная была.

– Да придурочная просто. Нос драла, типа, особенная. А чего в ней особенного, ни рожи, ни кожи! Юрок за ней приударить пытался, так она его послала куда подальше.

– Какой Юрок? – уточнил Матвей.

От девушек воняло духами. Тяжелый, густой аромат, смешиваясь с запахом дыма, дождя и мокрой кирпичной кладки, превращался в нечто и вовсе омерзительное.

– Тихон. Тихомирин то бишь.

– Юрка классный, – подтвердила Дюхина и вздохнула грустно-грустно. – Он на Деппа похож.

– А Машка – на чучело. И не фиг ей делать было – вены резать, тоже Дездемона нашлась.

– Почему Дездемона?

– Ну, типа, которая самоубилась. – Докурив, Маховская кинула окурок на землю и растерла носочком белого лакированного сапожка. – Мы по литре проходили, что им родители пожениться не давали, а они поженились тайно. А потом он отравился, а она зарезалась.

– Джульетта? – Матвей с трудом сдержал улыбку. Похоже, усилия директрисы относительно хорошего образования пропадали втуне.

– Ну Джульетта. Какая разница? Главное, что дура. И Машка такая…

– Почему такая? Она была влюблена? В кого?

– Понятия не имею. Дюх, а ты?

– Его Сергеем звали, – тихо сказала Дюхина. – Я случайно узнала. Я как-то заговорила с ней про Юру, ну, он же хороший, чего она так с ним? А Машка и ответила, что Юрка – идиот и двух слов связать не в состоянии, не то что Сергей.

– А фамилии не упомянула?

– Не-а. Еще добавила, что она найдет способ и они непременно будут вместе.

– И шифровалась ведь, – влезла в беседу Маховская. – Только записочки все какие-то читала, а подойдешь – прячет. А че, и вправду этот Сергей был? Он тоже самоубился? Вот стебно! Почти как в книге, про эту, ну как там ее…

– Джульетту, – подсказал Матвей.

– О, точно, спасибки. Ты, дядь, еще с Царевной побазарь, Машка-то к ней бегала, правда, Дюх?

Дюхина кивнула.

– Кто такая Царевна?

– Ну, Василиса, которая кружок рисовальный ведет, точнее, вела раньше, в прошлом году. А потом ее Донатка из школы турнула, вроде как помещение занимают, а толку никакого. Донатка, она ж хитрая, ей не просто так надо, а там выставки всякие, грамоты, медали… а мне, между прочим, по кайфу малевать было. И Царевна – тетка мировая, никогда моралей не читала и не ныла, что тут не так и там не так. Она вообще, типа, за то, что каждый имеет право на самовыражение. От блин! – Заговорившись, Маховская соступила с цементного бортика и угодила прямиком в лужу. – Скотство!

– Василиса Васильевна ее зовут. – Блондиночка за локоть втянула подругу под крышу. – А Царевной ее прозвали потому, что Василиса. Ну как в сказках – Василиса Премудрая. Она и вправду классная, я к ней ходила, остальные наши тоже.

– А сейчас нет?

– Ну, кому не влом через весь город в ДК переться, те продолжали. Машка-то точно, все с альбомом лазила… еще Милка из 9-го ходит навроде… и Юлька, тоже из 9-го… да вы к Донатке сходите, у нее адресок имеется. С нею еще мой папаша разговор заводил, что надо бы Царевну вернуть, она «оказывает положительное влияние». – Маховская скорчила рожицу. – А Донатка ему вежливо так – подумаем, но помещениев нет. Дюх, бумага есть? А то ж свинство, засохнет – фиг ототрешь.

– На, – блондинка, покопавшись в крохотной, разукрашенной стразами сумочке, достала пачку бумажных салфеток. – А вы лучше в ДК отправляйтесь, директриса адрес не даст, она не из-за грамот выгнала, а потому, что Василису Васильевну к Мозголому приревновала.

– Эт точно. Лучше в ДК, там должны знать… или к Милке подойдите, та должна знать.

– Она к ней раньше ездила, – поправила Дюхина. – Но вроде как все, мамаша против.

– Ну да, мамаша у Милки – еще та, полный аут, психушка отдыхает. – Наклонившись, Маховская сосредоточенно оттирала сапожок от темных разводов. – Меня придурочной обозвала, прикинь? На себя бы поглядела. И на Дюху наехала, вроде как та Милку плохому учит и вообще нас исключить надо. Аха, пусть попробует, мой батя такие бабки этому гребаному лицею башляет… Донатка скорее удавится, чем нас отсюда погонит.

В здании школы что-то глухо звякнуло, потом задребезжало, громко, истошно, так, что захотелось уши заткнуть.

– Типа, физра закончилась, – светским тоном заметила Маховская. – Ты, дядь, не обижайся, но нам пора…

– Аха, – подтвердила Дюхина. – Историчка у нас нервная, расстраивается, когда опаздываем, а еще в столовку зайти. А вам в ДК надо. Василиса Васильевна, она умная, и Машка ее любила, если чего и рассказала, то ей.

Против опасений супруга, Антонина Федосеевна гостью встретила спокойно и с пониманием – была наслышана о случившемся в ижицынском доме. На кухню отвела, молока кружку налила и булок утрешних подала, а кухарке еще велела карлицу не обижать и на ночлег в камору пристроить.

И Шумский, в который раз порадовавшись, что выбрал жену не по роду и приданому, а по разумности, решил: коли писать портрет, то вместе с нею. А что, Антонина Федосеевна хороша, высока, полнотела, белолица и румяна. По обычаю светлые косы вокруг головы царскою короной укладывала, а вокруг шеи бусы коралловые тремя нитками пускала, отчего и в самом простом, домашнем платье гляделась нарядною.

А еще Антонина Федосеевна отличалась редчайшим в бабьем племени качеством – была молчалива и о делах мужниных не сплетничала, отчего самое милое дело было с нею говорить. Сядет напротив, платочек на коленях разложит и глядит ласково, слушает, не торопя, не перебивая.

– Вот и выходит, что по всему виноват Ижицын. – Шумский подул на ложку. Щи удались, густые, кислые, как водится, с тонкими капустными нитями и черными грибными шляпками. – Из ревности супругу свою, Наталью Григорьевну, убил. И не просто чтоб застрелил или удушил там, нет, похитрее

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату