– Нашла? Давай, а то совсем околею. – Динка вытянула руки. Все-таки я ей завидую, тому, что не похожа, тому, что не могу вот так легко остаться в чужом доме и приказать подать кофе, да еще и возмущаться, что не подают. Тому, что шаль мне не идет, и «Шанель» тоже, и туфель домашних нету – тапочки только.
– И вообще, чего ты молчишь? Обиделась, да? Все-таки обиделась! – Шаль обняла узкие Динкины плечики, и белые волосы почти слились с белой шерстью.
– Не обиделась. – Я присела в кресло, поставив на пол блестящую Динкину сумочку, перевесив блестящую Динкину маечку и отодвинув блестящие Динкины туфельки. – Просто настроения нет.
– А я тебе подыму сейчас. В общем, когда этот, рыжий, меня нашел и про Ива сказал, мы вместе поехали, ну, короче, Ив хату купил и ремонт затеял, ну и хотел бежевые обои клеить, а я ему говорю – бежевые уже не фасон, терракотовые надо, а ковер белый… ой, извини, я не о том хотела.
– А о чем? – слушать про обои было неинтересно. Сидеть, наблюдая за Динкой, тоже, а внизу меня ждала пыльная комната и полуразоренная сыростью коллекция.
– Такое было! Ты себе не представляешь! Нет, вначале все мило и вежливо, извините, будьте добры и окажите милость… ну про милость это я сама, конечно, но он в натуре почти как с прошлого века вынырнул.
– Кто?
– Ижицын! – воскликнула Динка и, скинув туфли, забралась на кровать с ногами. – Вежливый такой, меня аж наизнанку выворачивает, а Ив говорит, что это, типа, норма, воспитание. Аристократ, блин… ну мы с Ивом сначала ездили по делам, потом я шмотки паковала, и он сюда привез.
В дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, открыли. Поднос с кофе Рената принесла сама, поставила на стол и, кивнув мне, гордо удалилась. Динке она не сказала ни слова.
– Фу-ты ну-ты, слушай, с чего эта дура такая зазнаистая? Ты не в курсе, может, она рыжему родней доводится? – поинтересовалась Динка и, не дожидаясь ответа, велела: – Плесни мне там кофейку, только без сливок, пусть стынет…
Фарфоровый кофейник я подняла с трудом. Темная ароматная струйка, ударившись о белое дно чашки, едва ее не перевернула, все-таки неуклюжее я существо. Зато кофе вкусный, крепкий и ароматный.
– Короче, сюда мы с Ивом вечером вернулись, ну уже когда стемнело, я-то к тебе сразу, чтоб проверить, как справляешься… Вообще, Вась, купи наконец мобилу, а то ж невозможно просто! Ну а тебя нету, я тогда еще подумала, что ты домой укатила, а Ижицын не знал. Короче, сидим за столом, ужинать, типа, собираемся… одиннадцатый час, кто ж в такое время ужинает, да еще в такой обстановочке, свечи, розы, ага, только платьев вечерних и вееров не хватает для полного антуражу.
Свечи, розы в воде, отраженное пламя и тени на лаковой поверхности стола… Красиво, жаль, что пропустила этот ужин.
– Ну и он, типа, интересуется, куда ты подевалась, а эта, толстая кобыла, возьми да и ответь, что ты вконец уработалась и домой поехала, а будешь завтра поутру, и что в подвале этом ничего трогать не велела. А ты и вправду не велела?
– Вправду. – Чашка удобно поместилась в ладони, сквозь тонкие стенки кофейное тепло ласкало кожу, такое живое, настоящее. – Там все хрупко очень, я сама пока не знаю, что с этим всем делать.
– Я зато знаю. – Динка сползла с кровати, но только для того, чтоб свою чашку взять, и уже с нею вернулась назад. – Начхать на коллекцию, коллекционером займись! Как он вчера орал! Нет, даже не орал, орать этот не умеет, но говорил так, что прям душа в пятки.
– На кого?
– На меня! Прикинь? Типа, что он и мне деньги платит, а я гуляю… ну, так будто не знал. Иву тоже досталось, вроде как за разгрузкой не проследил и сохранностью. В общем, он в тебя втюрился, Васька! Ну сама посуди, с чего ему на меня или Ива наезжать, если он с утра знает, чем мы занимаемся? А потом, как Ренатка про тебя упомянула, вот и психанул. Сто пудов, он на тебя виды имеет! Господи, неужели и на тебя хоть раз нормальный мужик глянул-то, а?
Динка улыбалась, широко, радостно и совершенно неискренне. Фарфоровая куколка с фарфоровой чашкой. Неправда. Это зависть и обида, это потому, что я вчера весь день просидела в подвале и обедала не в ресторане, и ужинала дома, на кухне, а отнюдь не в зале готического особняка…
– Хотя, конечно, нормальным его назвать… – Динка, вытянув губы трубочкой, осторожно подула на кофе. – Шизик, но вроде тихий. Ив говорит, что в бизнесе тот гений и вообще крут, только что-то не верится. Сидел весь вечер смурной, на меня ни разу не глянул! Ни разочку!
А вот в это не верю. Ну не бывает таких мужчин, чтоб на Динку не глядели, пусть исподтишка, пусть без надежды на взаимность, но глядели, любуясь совершенной льдистой красотой.
– Я б вообще решила, что маньяк, ну, понимаешь, из этих, которые сначала стесняются, а потом режут, но Ив говорит, что Ижицын просто баб остерегается.
– Это как?
– А, раз его прадеда любовь сгубила, то, пока не найдется семейный талисман, никакой любви. Спать можно, а любить никак… а талисман тот пропал, когда история приключилась, ну помнишь, о которой Ив рассказывал?
Помню.
– В общем, тебе сегодня велено передать, чтоб ты не особо напрягалась, на неделе спец по реставрации приедет, ты ему покажешь, чего там делать… не, ну Вась, я тебе как спец говорю, он в тебя втюрился. А если еще нет, то вот-вот. – Динка шумно отхлебнула от чашки. – Давно пора, а то сколько можно?! И не кривись, знаешь, о чем я. Мучаешься все еще из-за Кольки, а он придурок и скотина, которая тобою пользуется…
Кофе остыл, стал горьким и невкусным. Почти как Динкины слова, хотя, наверное, кое в чем она права, моя холодная, расчетливая и умная Динка-Льдинка.
Приписано позже:
Матвей
Вчерашний вечерний поход и мокрые ноги обернулись обострившейся простудой, нос тут же заложило, а в груди то и дело возникал сухой колючий шарик кашля. Откашливалось тяжело и мучительно. Нет, все-таки не зря он недолюбливал осень. Осенью дома сидеть надо, у батареи и обогревателя, и еще духовку включить для пущей надежности.
Матвей с самого утра постановил, что сегодня из дому не выйдет. Ни за двойной, ни за тройной гонорар, и пусть хоть весь этот долбаный город себе вены перережет. Но решение решением, а кое-что выяснить не мешало бы.
– Петр Аркадьевич, – собственный голос звучал гулко и незнакомо. – Это Матвей Курицын. Необходимо с вами встретиться, да, по вашему делу. Нет, лучше, если вы ко мне: приболел. Лекарств? Ну… если вас не затруднит.
Петр Аркадьевич явился незамедлительно. Как и в прошлый раз, был строг, подтянут и похож на картинку из модного журнала. Темный костюм в тонкую бежевую полоску, светлая рубашка, сдержанных расцветок галстук… Как ему не холодно-то?
