– Нет. Это случайно получилось.
– Где ваша секта находится? Где ты жила все это время?
– В приюте. Точнее, это не совсем приют, это вроде монастыря, там живут, работают, молятся.
– И зачем?
– Ну… – Как ему объяснить зачем? Я пришла туда, потому что хотела заслужить царство божие для дочери. А муж… я считала Толика грешным, ведь Андрей утверждал, будто… Глупости, господи, ну отчего я так искренне верила во все эти глупости? И как объяснить ту мою веру совершенно постороннему человеку, если я и сама не в состоянии понять ее? – Там очищаются.
– От денег? – ухмыльнулся он.
– От грехов. – И от денег тоже, мелькнула шальная мысль. Пожалуй, от денег пророк очищал куда лучше, чем от грехов. – Если много молиться, если встать на путь… То после смерти попадешь в царствие божие.
– А если не встать?
– Тогда в ад. – Так утверждал Андрей, а я верила, и сестры верили. Все ему верили, и Юлька тоже. Разочаровываться было больно, а еще больнее будет, когда меня найдут. Интересно, уже ищут или нет? Должны. Одна надежда – они не знают, кого искать. Нет, конечно, описание дадут, а вот имя… Сестра Анастасия. Ведьма Настасья. И все, ни отчества, ни фамилии, ни года рождения.
– Как назывался… приют?
– «Милосердие Господне».
– Красиво.
– Красиво… – согласилась я. Егор ждал продолжения рассказа, и не хотелось бы его разочаровывать. Опасно разочаровывать тех, кто сильнее тебя. – В приюте жили… Живут сестры. Официально они не монахини, ну, пострига не было, но сами себя они считают… монахинями.
– Сколько их?
– Около пятидесяти. Иногда меньше. Иногда больше, когда новых привозят. Некоторые умирают. Там свое кладбище. – А также свой пророк и свой подвал, в котором очень холодно и очень страшно.
– Возраст? – последовал еще один вопрос.
– Разный. Самой старшей около восьмидесяти. – И она безумна, она даже не понимает, где находится, и целыми днями скулит песни, эти песни раздражают всех, но заткнуть сестру Антонину не получается, она надежно укрылась за щитом собственного безумия и поэтому не боится ни угроз, ни побоев, ни даже подвала. Она просто не видит разницы.
– А самой молодой?
– Молодой… – Сколько же было Юльке? Тринадцать? Четырнадцать? Пятнадцать? Не знаю, боже мой, я же совсем ничего о ней не знаю, даже возраста. – Четырнадцать. Около того. Там… там не принято задавать вопросы, поэтому я не знаю точно.
– И как ее зовут? – Голос Егора звенел от напряжения. Зачем он спрашивает? Ответить? Внутренний голос приказывал молчать, но я снова его ослушалась.
– Юля. Ее зовут Юля. Звали.
Охотник
Она рассказывала неохотно, точнее, она даже не рассказывала, просто послушно отвечала на вопросы. И каждый раз Альдову казалось, что ответ не полон, что черноглазая ведьма оставляет что-то для себя, что-то очень важное и вместе с тем его, Егора, не касающееся. Ничего, он еще вытянет из нее все, выжмет до последней капельки информации, а потом…
Потом поедет в это «Милосердие» и заберет Юльку. Его дочь вернется домой, и они заживут как раньше, лучше, чем раньше, ведь он построил для Юленьки дом, у его принцессы будет свой собственный дворец. А ведьме, так и быть, в благодарность за помощь он оставит квартиру, в конце концов, не велика ценность.
Альдов мечтал, грезил наяву, и именно поэтому до него не сразу дошел весь смысл ее слов.
Звали. Она сказала: звали.
Это значит…
Неправда!
Ведьма
– Что с Юлей? – спросил он, и я испугалась. Впервые за все время испугалась так, что потеряла дар речи, а заглянув в глаза Егора, увидела в них зеркальное отражение моего собственного ада.
– Она… Юля умерла. – Вот и все. Сейчас он спросит, как она умерла, и мне придется рассказать, а потом он меня убьет. Вот просто возьмет и убьет, его глаза говорят, что ему очень хочется меня убить. Или не меня, но никого другого под руками нет.
И, не дожидаясь вопроса, я заговорила. Слова сами вылетали на волю, точно разум стремился таким нехитрым способом отделаться от части воспоминаний. Но Юлина смерть – это даже не воспоминание, я не присутствовала, мне позволили лишь молиться и представлять, как это было на самом деле.
Хрупкое пламя свечей сминает воздух, он дрожит и цепляется за ароматный дым, тяжелые полупрозрачные капли скользят вниз по восковым колоннам, чтобы застыть у подножия, молитва давит на сердце и совсем не приглушает боль. Андрей сказал, что Юля умерла на кровати, на его кровати, красивой и совсем не вписывающейся в обстановку. Ей было больно, и она плакала, как свечи, как молящиеся сестры, как осеннее небо, но никто не прислушался к ее слезам. Никто не прислушался к моим просьбам. Девочку можно было спасти, а они…
Во рту появился знакомый вкус крови, оказывается, я слишком сильно прикусила губу. Оказывается, рассказ закончен, а я и не заметила. И Егор, он молчит и рассматривает свои руки. Если он взглянет на меня, то…
Кажется, я поняла, зачем он спрашивал про Юлю.
– Ты ее отец?
– Да.
– Ты бросил ее. Как ты мог? Она не понимала, а ты?! – Я обвиняла его потому, что обвиняли меня, мне жизненно необходимо было переложить этот груз на чужие плечи. У Егора плечи широкие, он выдержит. И, может быть, даже не сорвется.
Сорвался. Он все-таки ударил меня, и крови во рту стало больше.
– Раз, два, три, четыре, пять… – Я шептала любимую Валюшкину считалочку на ухо плюшевому медведю, медведь слушал внимательно, а запах пыли, исходящий от бурой шерсти, успокаивал.
– Вышел зайчик погулять, вдруг охотник выбегает… – Охотник остался на кухне, убежала я, здесь хотя бы не было цепи, но зато имелся замок на двери. Кровь остановилась, все-таки ударил он не слишком сильно, Андрей бил больнее, а Егор… После того что я сказала, удивляюсь, как он вообще меня не убил. Хотя, может быть, еще все впереди. Я слушала, как Егор ходит по кухне, половицы натужно скрипели под его весом. Нужно узнать, где ключ, и сбежать. Вопрос, куда?
– Вот что. – Егор замер на пороге. Он крупный, ростом, наверное, метра под два, и плечи широкие, и не на медведя похож, а на быка. Некстати вспомнилось, что быков нельзя дразнить, они легко впадают в неконтролируемую ярость.
– Вот что, – повторил он, – извиняться я не стану, понятно?
На всякий случай, чтобы не дразнить быка, я кивнула, хотя ничего не понятно. Извиняться? Перед кем? Передо мной? Смешно.
– Ты не знаешь всего, поэтому… Я искал ее. Я пытался, а Томка увезла, она говорила, что я продал душу дьяволу и попаду в ад, она думала, что спасает Юльку и… Я бы все отдал, только бы вернуть… В общем…
Он замолчал. А я… Мне нужно ответить? Наверное, но что я ему скажу? Что сожалею о сказанном? Это неправда, я не сожалею, я сказала правду, и он ударил меня потому, что услышал именно правду. На вранье не обижаются.
– Больно? – Егор подобрался слишком близко. Сама виновата, надо было не в раздумья погружаться, а следить за этим типом. Жесткие пальцы коснулись кожи, я зажмурилась.
– Ты что? – Голос удивленный. – Боишься?
Нет, не боюсь, я давно уже ничего не боюсь, устала, знаете ли.
