Кольцо князя-оборотня

Егор потер виски, а я отчетливо поняла – никуда он меня не сдаст, не по доброте душевной, другие причины найдутся, и честно говоря, стоит мне об этих причинах задуматься, потому что в тюрьму я не хочу, хотя тянет пойти и все рассказать.

– Значит, так. Мать его, Виктория Романовна, тебя запомнила хорошо, утверждает, что, кроме некой ведьмы по имени Анастасия, – при этих словах Егор грустно улыбнулся, – у ее дорогого сыночка врагов не было.

У меня отнялась речь. Выходит, сестра Виктория и Виктория Романовна одно и то же лицо – других Викторий в приюте не было. Она – мать Андрея? Я пыталась осмыслить сей удивительный факт. У Андрея имеется мать, и она помогает, точнее, помогала ему. Чушь, так не бывает. А Егор говорит, что бывает.

– Еще она утверждает, что оная ведьма причастна не только к смерти ее дорогого сыночка, но и к гибели молодой девушки Юлии, на которую не то порчу навели, не то сглаз, не то… Черт!

– Черт, – подтвердила я. – Целая тысяча чертей. Что делать будем?

– Без понятия.

Охотник

Дорога домой оказалась короче, чем в деревню. Вот так, все планы коту под хвост. Да и какие там были планы – пришить одного придурка, чтобы другому придурку жить стало легче. А теперь что делать? Ведьма молчит, отвернувшись к окну. Наверное, боится и его, и милиции. Его все-таки сильнее, Егор шкурой чувствовал ее страх. и, черт побери, ему это даже нравилось. Нет, в милицию он ее не сдаст. Во всяком случае, не сейчас. Сначала Альдов выяснит все подробности произошедшего, потом соберет доказательства, потом… Пожалуй, не стоит заглядывать так далеко, потом он решит, что делать дальше.

Как же он их всех ненавидит! Лжепророка и его похожую на взбесившуюся гору мать, братков, что ежемесячно получали свой процент с «бизнеса», глупых серых девиц, которые летели в лапы Андрею, подобно мотылькам, вьющимся вокруг свечи, чтобы затем сгореть в огне. И ведьму ненавидит. Пожалуй, ее больше остальных, сильнее, она ведь рядом, сидит, дышит, в окно смотрит. Живет. А Юленька умерла. Это несправедливо.

Месть. Мысль стоила того, чтобы ее обдумать. Егор покосился на Анастасию. Она полностью в его власти, у нее нет документов, у нее нет своего дома, нет работы, ее ищут по обвинению в убийстве. Если Альдов вышвырнет ее из квартиры, она, скорее всего, погибнет – домашние кошки не умеют выживать в дикой природе, особенно если эти кошки – не звери, а люди.

Значит, бежать ей некуда. Это хорошо или плохо? Для нее плохо, для него хорошо. Она будет жить, решил Егор, будет жить и помнить о том, что сделала…

Москва встретила дождем и вечерними сумерками, которые из-за дождя казались особенно густыми и мрачными.

Ведьма

Поездка ничего не изменила. Нет, наверное, для Егора она изменила многое, а для меня ничего. Я продолжала жить в мертвой квартире, среди знакомых вещей, которые за время моего отсутствия стали неуловимо чужими. Странные у нас с Альдовым отношения: два безумца, запертые в одной квартире. Я перестала быть собой давно, еще тогда, в Афинах, а Егор сходил с ума у меня на глазах, он не свихнулся окончательно лишь потому, что ненавидел. Ненавидел себя, свою супругу, мертвого Андрея, мать Андрея, «сестер» и меня. Особенно меня. Я даже знаю почему: остальные далеко, они – лишь тени, существа без лица и жизни, а я рядом, живу и подкармливаю ненависть, не позволяя соскользнуть в безумие.

Октябрь порадовал первым снегом, я вышла на балкон – из квартиры Альдов меня не выпускает, боится, что сбегу, – белые хлопья, мелкие и обжигающе-холодные, смело садились на ладонь. Минута, и снежинка превращается в лужицу, а на ее место спешит другая. Снежинки не знают страха. И ненависти тоже.

Лучше бы он меня ударил, во всяком случае, это было бы честнее, но он предпочитал ненавидеть на расстоянии. И воздух, отравленный ненавистью, расцветал рыжим пламенем, а я растворялась в этом огне, словно одна из снежинок на чьей-то горячей ладони. Я не боюсь – слишком устала, слишком виноватой себя чувствую, слишком измученной, чтобы бороться. Не плачу, щеки мокры из-за снега, он тает, отсюда и вода.

Ведьмы не умеют плакать.

Охотник

Настасья торчит на балконе уже почти час, глупая баба, ну откуда она навязалась на его голову. Нужно было сразу прогнать. И сейчас еще не поздно. Выставить за дверь, и пускай идет куда хочет. Егор десять раз на дню принимал решение, последнее и окончательное решение избавиться от ведьмы, и десять раз отменял его. Если она уйдет, ему некого станет ненавидеть, некого, кроме себя самого, и он сойдет с ума. Окончательно и бесповоротно, или застрелится, или повесится, или вены перережет. Нет, Настасью надо беречь, ведь пока она рядом, можно притворяться, что именно она виновата и в Юлькиной смерти, и в его безумии. Она украла не только дочь, но и священное право на месть.

На улице, кажется, шел снег. Позвать в дом, что ли? Нет уж, приближаться к ней он не станет, иначе вновь попадет в эти глаза, похожие на две смоляные ямы. В смоляных ямах – Альдов в школе про них читал – гибли мамонты, а в ведьминых глазах утонет он сам. Пусть мерзнет, коли ей охота, а он лучше посмотрит, что же такое находится в коробке, которую вручила ему Виктория Романовна.

Диск в полупрозрачном пластиковом футляре, две полуобщие тетради, книга в красной обложке со смутно знакомой надписью «Malleus Maleficarum» и маленький, в пол-ладони, блокнот. С чего начать? И нужно ли вообще начинать?

Нужно. Альдов раскрыл тетрадь. «Дети Божии и дети Диавола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего[6]». Что за ерунда? Похоже на проповедь. Значит, пророк, подобно всякому уважающему себя наставнику, конспектировал собственные лекции. Любопытно. Во второй тетради оказалось то же самое – рукотворные истины, щедро приправленные библейскими цитатами.

– А на что ты рассчитывал? – пробормотал Егор под нос и сам же себе ответил: – Уж точно не на это.

Ладно, тетради он просмотрит позже, равно как и книгу «Молот ведьм». Занимательное, должно быть, чтиво. Остались диск и блокнот. С чего начать? Блокнот, решил Альдов, и с письменными источниками будет покончено.

«5 июл. Как мне тут надоело. Ненавижу. Тупые овцы». «12 июл. Вчера опять нажрался, мамка читала мораль, требовала прекратить пить и избавиться от Н. Как она меня задолбала, мамаша, а не Н., последняя тоже хороша, кобенится как незнамо кто. В др. время я бы ее быстренько обломал, это проще, чем она думает, но неизвестно, сколько мне еще здесь торчать».

Неужели дневник? Похоже на то, впрочем, дневником это едва ли назовешь, так, некие сумбурные разрозненные записи.

«23 июл. Я схожу с ума, здесь только и можно, что жрать водку да сходить с ума. Кругом одни чокнутые, скорей бы они все сдохли, тупые клуши. Уеду, ликвидирую приют к чертовой матери, лишь бы только снова с этими блаженными не встречаться. Целыми днями т. и делают, что поклоны бьют, как так можно, не понимаю». «5 авг. Звонил П. Придется проторчать здесь еще месяц. Уроды». «25 авг. Рассказал все Н. Был пьян, но она поверила. Сука. Придется убрать, печально, я к ней даже привязался. Толку никакого, деньги давно уже получены, тут ее муженек просчитался, я умнее, осталось одно упрямство. Дура она, но иногда хочется поговорить с нормальным человеком. Все равно она стерва, как и остальные».

Егор перечитал еще раз. Кто такая «Н.», понятно – Настасья, кто такой «П.» – непонятно, но интересно, а еще более интересно, знала ли Анастасия о намерениях пророка. Скорее всего, знала. Андрей собирался избавиться от нее, но ведьма успела раньше. На то она и ведьма.

Последняя запись датировалась 5 сентября. «Все, перебираюсь в город, звонил П., сказал ему, что насрать мне на его проблемы, а здесь я с ума сойду, он обещал приехать. Завтра. Привезет мои деньги и поможет решить вопрос с Н. Как же она меня достала, сучка черноглазая. Получит по заслугам. Нет, все-таки мне ее не жалко».

Выходит, шестого сентября некий господин «П.» собирался нанести визит пророку и помочь тому