но я-то сам догадаюсь. Я умный.
– Конечно, пойдем, – отвечает за меня Йоля и, оглянувшись, машет кому-то рукой. Оборачиваюсь и я: цветастой горой, с проблеском золотых жил-украшений средь родительской толпы возвышалась тетя Циля. Я ей кивнул, она, помедлив, ответила.
Я ей по-прежнему не нравился. Ну и плевать.
Выпускной вдруг обрел совершенно иной смысл.
Этот человек сидел на лавочке у дома, в некотором отдалении, но все равно было понятно, что интересна ему не лавочка, не стая отощавших весенних голубей, а именно дом. Он сидел вполоборота, сгорбившись, упершись локтями в колени и подперев квадратными кулаками квадратный же подбородок. Взгляд его был рассеян, и, пожалуй, человека можно было бы счесть пьяным, если и вовсе не наркоманом.
– Девушка, – окликнул человек Ирочку. – Девушка, а вы в доме живете?
– Работаю, – уточнила она, останавливаясь на безопасном расстоянии. Инстинкты молчали, не требуя ни бежать от незнакомца, ни проникаться к нему доверием.
А он меж тем поднялся – оказалось, что росту в нем метра под два – и представился:
– Никита. Блохов.
– Ирина. – Ирочка решила быть солидной. А еще осторожной, и именно из соображений осторожности отступила на шаг, тут же пожалев об этом: сзади, оказывается, была решетка водослива, в ячейках которой и застряли каблуки.
Вот же пакость!
И страшно. А вдруг он и вправду наркоман? Сейчас нападет, отберет сумочку или вообще сделает чего похуже. Он же мало того, что длинный, так еще и здоровый. Плечи куртку распирают, руки-грабли вдоль тела висят, кулаки если сожмет, то почти с Ирочкину голову будут.
– Не подходите! Я закричу! А в доме охрана!
– Ирина, не надо бояться, – сказал он так, что стало еще страшнее. – Я из милиции. Я... я поговорить с вами хочу.
И поскреб за ухом. Потом за вторым. Потом шею и раскрасневшееся, расчесанное запястье, пояснив:
– Это у меня нервное. Не заразно.
Наконец, каблуки удалось вытащить из чугунной ловушки. На твердом асфальте Ирочка почувствовала себя увереннее, и Блохов перестал казаться ужасным.
– А о чем говорить? Что-то случилось? – сказала, и голос дрогнул, потому что случилось, потому что после Лешкиных экзерсисов любая случайность уже не казалась случайной. И то дело, разве мог милиционер появиться возле дома случайно? Зачем? Дом – место дорогого спокойствия, купленного вместе с квадратными метрами, консьержкой и охраной, которой вроде бы и нет, но она точно есть.
– Ничего. Наверное. Просто поговорить. А давайте я вас кофе угощу? Или чаем. Или булочками. Тут недалеко кафе, в котором булочки вкусные, рядом с парком, знаете?
Ирочка нерешительно кивнула. Кажется, она знала. Кажется, это было то самое кафе, в которое ее притащил Лешка. Еще одна неслучайная случайность?
– Ну что, доволен? – Марат прилип к стеклу, пытаясь разглядеть Ирочкиного спутника. – Получил собаку на хвост.
– Откуда ты знаешь?
– Несет псарней. – Марат приподнял губу, демонстрируя зубы. Хорошие зубы, белые, совсем человечьи с виду.
– Ты отсюда не можешь чувствовать запах.
– Это ты не можешь. А я вполне. И знаешь, что? Она тебя сдаст. Слышишь ты, мямля? Она тебя сдаст этому менту. – Марат прошелся вдоль окна, прижимая пальцы к стеклу. На прозрачной его поверхности остались линии-шрамы. – Вот прямо сейчас она сидит и рассказывает о том, до чего же ты странный тип. А менты странных любят...
– Нехрен было гадить рядом с домом! – рявкнул Тимур, унимая дрожь в руках. Страшно, черт побери, он и не предполагал, что это будет страшно. – Если кто виноват, то ты сам. Не тронул бы девчонку, не закипишели бы менты.
– Вот, значит, как ты заговорил, дорогой мой братец. Так я виноват? А ты совершенно ни при чем? Или это ты виноват? Не вынес мусор, как договаривались. Или специально? Тим, ты ведь не специально, ты ведь не настолько дурак... – От ласкового голоса звенело в ушах: – Тим, ты не думай, что получится меня обмануть. Или отделаться. Нет, Тим, мы с тобою вместе, как когда-то. Помнишь? Только ты и я...
– Ты забыл про смерть.
Марат рассмеялся, ничего он не забывал, да и как можно забыть о том, что определяет твою сущность? Когда-то в Марате было много всего намешано, только исчезала, с каждым убийством исчезала еще одна толика человечности.
Раз за разом. Кровь за кровью. Жизнь за жизнью. И нет человека, совсем нет. Тот, кто смотрит в окно, пусть Ирочка и ее новый знакомый скрылись, уже не человек. Зверь. Оборотень.
Скорей бы все закончилось. Тимур страшно устал.
От девушки тянуло следом. Он вплетался в сложный аромат ее духов, придавая им куда больше притягательности, чем заложено было их создателями, он невидимым флером лежал на гриве спутанных волос и жесткой, в рубчик, ткани пальто. Никите хотелось потрогать, снять эту пыльцу кончиками пальцев, положить на язык и замереть, прислушиваясь ко вкусу слюны, к малейшим оттенкам следа.
А еще хотелось взять Ирину за воротник пальто да вытряхнуть все, что она знает. Останавливало опасение, что, испугавшись – а она испугается, – Ирочка замкнется и сбежит. Она до сих пор держится настороженно: умненькие глазки следят за каждым движением Блохова, упрямо поджатые губы готовы хранить тайны Ирочкиной жизни, и только синяя струна артерии на шее едва заметно вибрирует, выдает волнение.
С чего бы тебе волноваться, девица-некрасавица, если ты и вправду ничего не знаешь?
– Так все-таки, что вам от меня нужно? – Пальчики с короткими аккуратными ноготками вцепились в синий пластик столика. – Или вы просто так пригласили? Поболтать?
– Просто, – согласился Никита. – И не просто. А вы часто в парке гуляете?
– Здесь? – Она удивленно оглянулась на тополя-березы, отозвавшиеся на пару дней весеннего тепла крохотными листочками. – Я не гуляю. У меня времени нет гулять. Я работаю!
Вызов, возмущение и совсем неуместное в данном случае смущение. Интересно, чем вызвано? Интрижкой на рабочем месте? Нет, слишком уж неказиста девица, с такой если и заводят интрижку, то со скуки или от безысходности. Тогда мелкое воровство? Махинации со счетами? Ложь работодателю? Что? Но шкура молчала, и зуд утих, скатившись в самые кончики пальцев. Впору закрыть глаза да потянуться блаженно, поймать пару-тройку минут отдохновения.
– А с вами в последнее время ничего странного не происходило? – кинул следующий случайный вопрос Никита. – Может, слышали что-то? Видели? Замечали?
Дернулась, побледнела до синевы и ручкой рот прикрыла, защищаясь от необходимости говорить. Вот так. Попал ты, Блохов, в самую десятку, теперь не испорти только, не дай рыбке соскочить с крючка, подведи грамотно да подсеки, когда ослабнет сопротивляться.
– Знаете, здесь недавно убийство случилось. В парке, я имею в виду.
Никита держал ее взглядом, запоминая мельчайшие детали. Бело-черный узор пальто, и розовое пятнышко на воротнике – след помады, незамеченный или неотстиранный. Крупные пуговицы с серебристой окантовкой. Желтый шелковый шарфик, сбившийся птичьим гнездом. Подбородок с ямочкой, неровно выщипанные брови. Родинка на левом виске, почти скрывшаяся в волосах.
– Вот я и опрашиваю... вдруг да найдется что-то... убийство – такая вещь... порой практически невозможно раскрыть...
Долгие паузы специально для нее. Пользуйся моментом, покажи, скажи, дай зацепочку. Молчит.
– ...разве что чудом.
Чуда не случалось. Тогда можно попробовать с другой стороны:
– У меня есть основания думать, что убийца живет в доме... и, вероятно, он не остановится. Почему? Да
