ты ударилась головой?
– Не совсем так. Валет испугался выстрела, и упала я не больно, только перетрусила страшно. А второго выстрела я уже не помню. Но Толик и врач говорили, что меня просто копытом задело… – Ох, не следовало этого говорить, Пыляев сначала побледнел, потом позеленел, а когда пришел в себя, тихо застонал.
– Пигалица, ты хоть отдаленно представляешь себе силу удара? Однажды Валет лягнул одного человека… Грудную клетку попросту сплющило, ни одного целого ребра…
– Он умер? Тот человек?
– Умер. На месте. После того случая Валета и выставили на продажу. Теперь понимаешь?
Понимаю. Полтонны живого веса – не шутка, но Валет просто-напросто испугался, да и если бы он действительно задел меня, сомневаюсь, что дело ограничилось бы раной на голове.
– Если ты еще раз подойдешь к этой скотине, я собственноручно тебя придушу. Чтобы не мучилась. Ясно?
– Так точно! А с выстрелом что?
– Не знаю. Я тебе верю, но… Ветка под ногой хрустнула, птица взлетела, петарда взорвалась. Звуки-то похожи.
– Я слышала именно выстрел!
– Хорошо, хорошо. Пускай выстрел. Значит, спрятать тебя не получилось. Кстати, о каком Толике ты говорила?
– Алексин. Рыжий такой. Наш фотограф. – А еще он капитан милиции, работающий под прикрытием, и расследует дело о контрабанде алмазов. Только Дамиану это знать не положено.
– Рыжий, говоришь… Фотограф… Интересно. Очень интересно. Знаешь, Машуль, отложим-ка этот разговор до утра, хорошо?
– А сейчас?
– Спать иди. – И я подчинилась, хотя и сомневалась, что удастся заснуть – как-никак весь вечер продрыхла, выспалась. Но, похоже, мой организм считал иначе, заснула я раньше, чем глаза привыкли к темноте. А еще мне показалось, что Пыляев ушел. Почему? Не могу объяснить, просто перестала вдруг ощущать его присутствие…
Охотник
– Димка, успокойся! От твоих воплей голова болит! – Голова болела не от воплей, а от недосыпания, ни днем, ни ночью покоя нету, можно подумать, Антон – круглосуточная служба спасения. Сапоцкин злился на Димку, а еще на себя за лишнюю болтливость. Смолчал бы тогда, в кафе, глядишь – и сегодня ночью спал бы нормально.
– Да какой успокойся! Она ее сюда вызвонила, понятно? Наврала что-то, а по дороге Машку чуть не убили, понимаешь?
– Понимаю.
– А сегодня она сказала, чтобы Машка из квартиры выметалась, понятно тебе?
– Дим, мне все понятно.
– Так какого хрена ты сидишь?!
– А что, предлагаешь поехать и арестовать эту, как там ее…
– Аделаиду Викторовну…
– Вот, Аделаиду Викторовну, на основании того, что она не любит бывшую невестку? И вообще, сядь и не маячь перед глазами, и без того тошно.
– Пить меньше надо, – буркнул Пыляев, но послушно сел. – Но ведь Аделаида Викторовна врала…
– Подумаешь, ты тоже небось не всегда правду говоришь, не сажать же тебя за это.
Больше всего на свете Сапоцкин желал отделаться от старого приятеля с его закидонами, а заодно от четырех трупов, серийного убийцы, которого ему не разрешают ловить, от операции чертовой, от бухгалтерши мертвой, от… От всего отделаться и наконец выспаться спокойно, забиться в такое место, чтобы ни одна живая душа не сумела найти, и проспать трое суток кряду. Но вместо желанного отдыха приходилось возиться с Пыляевым и вдалбливать в упрямую Димкину башку простые истины. Такое впечатление, что тот вообще соображать перестал, ничего, бывает и проходит. Вместе с неземною страстью, которая привязала когда-то Антона к стерве – бывшей жене, проходит. Главная Антонова задача – сделать так, чтобы Пыляев угомонился на пару дней и не лез, куда не просят.
– Дим, я все прекрасно понимаю, не дурак. Но понимать – одно, а делать – другое. Ну скажешь ты ей, что… Даже не знаю, что ты ей сказать можешь, так она ответит: «Извините, ничего подобного не было, а Маша ваша придумала все от первого до последнего слова в силу природной лживости».
– А квартира? – Похоже, до Пыляева начало доходить, жаль, что медленно.
– Ты же сам говорил, что юридически квартира принадлежит этой… Ну… Аделаиде… А раз так, то она имеет полное право выгнать неугодного жильца. Единственное, что ты можешь сделать, – попугать тетку.
– Чем? Кулаками?
– Тьфу на тебя! – У Антона не осталось сил даже на то, чтобы разозлиться. – Судом припугни! Врача того припомни, ущерб здоровью, то да се, реально, конечно, довести дело до суда будет сложно, но…
– Маша не согласится.
– Да плевать на твою Машу! Ей вообще знать не обязательно! А про алмазы забудь, дружку своему ты уже не поможешь, а сам подставишься. И еще: переезжать станешь, аппаратуру не забудь – чай, казенная.
Мамочка
Ночью Аделаида Викторовна глаз не сомкнула, ворочаясь с боку на бок, в сотый раз кряду обдумывала детали плана. Она не имеет права на ошибку, но ведь она ошиблась в самом важном деле всей ее жизни. Георгий. Она ведь душу вложила в воспитание сына, отчего же он получился таким… Беспомощным, что ли? Адочка готова была простить все: ложь, которой он пичкал и Машку, и, что гораздо хуже, родную мать; трусоватость, в конце концов, – это то же самое, что осторожность. Да, именно, ее сын не труслив, а осторожен. Но отчего же он такой беспомощный?! Сама Аделаида Викторовна всегда знала, чего хочет и как получить желаемое. Алексей, невзирая на все его недостатки, тоже сумел кое-чего добиться в жизни. Но Жорж… Бедный, бедный Жорж…
Будильник показывал четверть шестого утра, за окном было темно, но Адочка встала. Время дорого, вчера, просидев полдня в больничном коридоре, она не сделала многого из того, что собиралась. Придется наверстывать упущенное. Зеркало в ванной отразило женщину неопределенного возраста. Хотя почему неопределенного? Все пятьдесят восемь прожитых лет налицо, вернее, на лице. Рассеянный взгляд, словно блеклые глаза не знают, за что зацепиться, глубокие морщины, дряблая кожа старческого желтого цвета – вот вам результат бессонной ночи и нервного напряжения. Когда все закончится, нужно будет съездить в санаторий, решила Аделаида Викторовна, а сейчас – холодный душ, чашечка кофе, косметика, и все будет в норме.
В дверь позвонили.
Странно. Она никого не ждала. Неужели это?! Узнали, что Георгий выжил, и пришли довершить начатое? Цепкие лапы страха сжали горло. Нет. Прочь такие мысли! Может, это почтальон, в конце концов, убийцам логичнее искать свою жертву в больнице, а не в квартире. Но в шесть утра почту не разносят! Звонок надрывался. На всякий случай Аделаида Викторовна достала пистолет.
– Кто там? – На лестничной площадке было темно, и Адочка почувствовала прилив раздражения. Какой смысл от глазка, если невозможно разглядеть, кто стоит за дверью.
– Аделаида Викторовна, это я, откройте, пожалуйста.
– Дамиан? Ты? – Голос противно дрожал, и женщина недовольно поморщилась, это ж надо было так перепугаться, так и до паники недолго. А паниковать нельзя.
– Я.
– Сейчас, подожди немного. – Адочка заметалась по прихожей. Во-первых, нужно пистолет спрятать, а во-вторых, взять себя в руки…
