этого дела, правда, Джо?
В затылок ударило твердое. Джо обернулся: теперь Абигайль Уильямс восседала на бочке и швырялась камнями.
– Аби, прекрати. Не смотри на нее. Она такая... блаженны нищие духом, ибо для них есть царствие Мое. Аби уже на небесах и никогда их не лишится. А я должна заслужить свои. И ты должен.
Розовый язык на подбородке, пыль и труха на подоле, широко разведенные колени и белые ляжки с косыми царапинами. Царствие Небесное? Для вот этой? Или для второй, в притворстве которой живет безумие иного рода?
– Ты хочешь забрать Бетти и уехать? Хочешь. Я тоже. И помогу. Но тот, который пришел с тобой, должен остаться.
– Хопкинс?
– Значит, его и вправду зовут Хопкинс? И почему я не удивлена? Ты знаешь, что никто, кроме меня, не увидел, что его тень рогата? Козлище в овечьей шкуре. Помнишь, в Писании сказано, что избранные сумеют отделить овец от козлищ и спасти стадо Господне? Я избранная. Я вижу дальше многих. И если прежде люди желали избавиться от ведьм, то теперь они пожелают избавиться от сомнений и совести. А значит, нужна жертва искупительная.
– И для этого ты заставила Бетти убить этого... подонка?
Абигайль лишь пожала плечами.
– И что здесь такого? Ты ведь тоже хотел его убить. Так какая разница, кто это сделал?
Она говорила правду, но в то же время Джо понимал, что разница есть. В конце концов, он – это одно. Ему случалось убивать. И еще одна смерть не добавила бы ничего, кроме легкого сожаления, что ублюдок умер быстро. А Бетти, крохотная Бетти – другое. Эта смерть повиснет на ее душе камнем, измучит совестью.
– Но нет, я не заставляла. Да, ты видел, что я хотела избавиться от него. И избавилась бы. В свое время. Но Бетти поспешила. И очень сильно затруднила мне работу... раньше они довольствовались бы, повесив Хопкинса. Теперь... теперь никто до конца не поверит, что он виноват. А это плохо. Нужна замена. Не люблю, когда планы разрушают.
– И поэтому ты рассказала о том, что она сотворила?
– Нет, не я. Аби. Она иногда такая глупенькая.
Абигайль закивала и в раздражении швырнула камнем в Джо. Он увернулся.
– Я не глупенькая! Случайно получилось! Я не хотела говорить, а он... он сам говорил, что тайна исповеди священна! Тогда почему он ее нарушил?
– Не тебе судить, – ответила Элизабет.
Джо понял, что речь идет о преподобном Пэррисе. Вот, значит, как все получилось. Следовало догадаться.
– Если ты заметил, то все, что я говорю, я говорю в защиту Бетти. Убить колдуна – не грех и не зло. И когда все поверят, что он был колдуном, то Бетти отпустят. Поэтому не мешай мне.
– Не мешай! – для пущей серьезности повторила Элизабет.
– Если ты всем будешь говорить, что я вру, то этим разрушишь замысел. И причинишь вред не только Бетти, мне и Элизабет, но и всем, кого я уже спасла и еще спасу. А я не могу допустить, чтобы это случилось.
Две пары глаз, как четыре револьверных дула. Шевельнешься, и плюнут огнем.
Он боится? Да, он, Джо Улафсон, прозванный Рыжим, боится двух девчушек, в руках которых нет ничего, кроме веры в собственную избранность.
– Я помогу тебе и Бетти.
– И что ты хочешь взамен?
Джо не верил, что она сделает хоть что-то просто так. И не ошибся.
– Взамен я хочу, чтобы твой друг, тот, кого ты называешь Хопкинсом, а зовешь Мэтью, сделал то, что ему скажут.
– Мы скажем!
– Он ведь не будет против немного постараться ради Бетти? Он ведь хочет, чтобы она была счастлива? А с тобой она будет счастливее, чем с кем бы то ни было другим.
– Осторожнее, малышка, я ведь могу решить все иначе.
Абигайль улыбнулась легко и светло.
– Сам ты не добудешь ее из тюрьмы. Стены, решетки, охрана... слишком много для человека, но ничтожно мало для Господа нашего. Ибо все в руце Его. И моей. Убьешь меня – тебя повесят. Бетти тоже. Сделаешь, как говорю, и спасешься.
– Спасетесь!
Похоже, маленькая дрянь все очень хорошо рассчитала.
– Итак, завтра твой друг должен явится к судье Готторну и назваться Мэтью Хопкинсом. Старуха Мод охотно подтвердит, что ты не единожды называл его этим именем. Правда очень важна, когда строишь ложь. Твой друг расскажет, как он в прежнем своем обличье явился в город, чтобы сводить порядочных женщин с пути истинного, приучая к черному колдовству...
– Ты соображаешь, что говоришь?
Гнилой язык, черная душа, хрупкие ручонки – переломать ничего не стоит, но крепко держат Рыжего Джо, да и весь треклятый город. Вот он, истинный дьявол в облике младенческом.
– Я соображаю, – сказал дьявол, скорбно опуская очи долу. – Все очень серьезно, Джо.
– Очень-очень, – хихикнула Абигайль, зачерпывая из бочки новую порцию камней.
– Людям отчаянно нужен тот, кто взвалит на плечи грехи, позволив овцам заблудшим вернуться в стадо. Настало время искупительной жертвы. И, помогая мне принести ее, ты вершишь дело благое. А твой друг... он ведь все равно мертв.
– Тут жив, – Абигайль ущипнула себя за руку, а потом хлопнула по груди. – А тут нет.
– Именно. Тело живо, но душа давным-давно сгорела. И будь уверен, он сам прекрасно о том знает. Его держат лишь надежды и слезы той, которая некогда была безнадежна.
Джо вернулся домой под утро. Бродил по городу, выглядывая в окнах людей. Где они? Овцы, испуганно спрятавшиеся от жизни. Стадо, бегущее по вычерченному ведьмой пути, в надежде, что закончится он у ворот райских?
Почему молчат? И он сам отчего не спешит возмутиться? Не пытается докричаться? Не делает ничего, чтобы изменить предначертанное. Неужели поверил маленькой ведьме?
А она оказалась права. Предложение, переданное сбивчиво и невнятно, Мэтью принял сразу, словно ждал чего-то подобного. Сказал:
– Что ж, это тоже выход. Я был с теми, кто охотится. Я был тем, на кого охотятся. Я стану тем, кто погибнет на охоте.
Больше он не стал ничего ни объяснять, ни рассказывать. Поправил цепочку, обвившую запястье Бетти, вложил в руку амулет. Сказал:
– Потом... когда она очнется, пусть носит. Если кто и умеет лечить души, то пресвятая Магдалена. В ее слезах надежда безнадежных.
В металле тусклыми огоньками сверкали камушки, было их всего семь, грубой огранки, неприметного виду, но какого-то удивительного, мягкого сияния.
Пока отяжелевшее солнце взбиралось на небосвод, Хопкинс молился. Вместе с ним бормотал забытые, казалось бы, слова и Джо, взывая к милосердию и не надеясь на него.
