заслоняя свет и кривоватый силуэт, подкравшийся к забору.
– Бабка?
– Бабка, бабка… не спрашивай, я не знаю, зачем ей сочинять, но она сочиняет. Не все, но… – Семен махнул рукой, отчаявшись объяснить необъяснимое. И тут же скривился: не следовало забывать о метке.
Варя-Вера. Похожие имена. А судьбы? Варя чиста как первый снег, а вот Вера Матюхина…
– Болит? Лихорадит? – Агнешка коснулась лба. – Нет, вроде нормально.
– Нормально, – подтвердил Семен. – Не мешай. Я думаю.
Хмыкнула и отошла, исчезнув в соседней комнатушке. Доносился скрип и хруст стекла. Потом звон и Агнешкин визг.
Семен кинулся в комнату. Едва не упал, поскользнувшись на шторе, и врезался в Агнешку, сбив с ног, повалился сам. Агнешка ойкнула и затихла.
– Крысы, – сказала Агнешка, закрывая ладонями грудь. – Я сдвинула шкатулку, а оттуда… мерзость! И слезь с меня немедленно!
Можно подумать, он хотел на нее падать. Ему вообще падать больно. И растревоженная рана поплыла, разгораясь. Семен кое-как сполз, поднялся на четвереньки, зажимая локтем бок. Потом встал на колени и, давя рвущийся на волю мат, пробурчал:
– Ты ж ветеринар. Ты не должна крыс бояться.
– А я и не боюсь. Просто… неожиданно. Вот.
Ну да. Конечно.
Агнешка, поднявшись, принялась отряхиваться. Она вертелась, пытаясь заглянуть себе за спину, снимала с и без того не слишком чистой рубашки мелкий мусор, вздыхала и старательно не смотрела на Семена.
– А старуха врет, – зачем-то повторил он. Наверное, для того, чтобы хоть как-то сгладить неловкость.
– Недоговаривает.
И ждет на крылечке, верный сторож, взволнованный чем-то, но старательно скрывающий волнение.
У второго дома она тоже сторожила, хотя зашла уже во двор и разве что в окна не заглядывала.
Агнешка же ходила по комнатам, словно не замечая этого наблюдения, слишком уж пристального, чтобы сойти за обыкновенное любопытство.
– Место важно, – сказала Агнешка, добравшись до развалин кухни. Грязный стол, грязный стул, грязная печь с черными кругами на некогда беленном боку. – Именно это. Ведь на конверте этот адрес, так?
– Так.
– Значит, и отгадка здесь.
Если, конечно, загадка существует. Но Семен не стал озвучивать собственные опасения. Он кивнул и еще раз осмотрелся. Здесь. Где-то рядом. Где? Прячется под скрипучими половицами норой погреба? Свила гнездо под балкой крыши, затесалась между связок луковой трухи? Скрылась в разваленном шкафу? Под кроватью?
Где?
Голая кукла с выколотым глазом. Второй, сине-серый, стеклянный, смотрит с укоризной. Волосы свалялись на левую сторону. Рука оторвалась.
Плюшевый мишка с лоснящейся шкурой. В руки противно взять, но Семен берет, прощупывая ткань – разлазится под пальцами. Гнилые нитки швов расходятся, и из медвежьего брюха лезет гнилая вата.
Кожаный плащ, почти роскошный в окружающем убожестве.
Груда платков, в которых свили гнездо крысы. Бросились с писком – едва-едва успел руку одернуть. Разгребал палкой. Нашел кости и изгрызенные вхлам бумаги.
Секретер с пустыми ящиками.
Ничего.
– Не может такого быть, – упрямо заметила Агнешка и пошла вторым кругом. С опаскою – крыс она и вправду опасалась.
Кое-что нашлось лишь на чердаке. Семен и не хотел, чтобы лезла – мало ли, что там, наверху, Агнешка не послушала и поднялась по скрипучей, шаткой лестнице. Сразу почти закричала:
– Сюда иди! Только осторожно.
Он осторожно, пытаясь не шевелить растревоженную падением рану.
Было светло. Крыша разошлась по швам, как шкура плюшевого медведя, вот только из дыр лезло не желтое-гнилое, а легкое-солнечное. Гудели пчелы. Мелькали тени. Следили из углов круглыми крысиными глазами. Агнешка сидела над сундуком, увлеченно копаясь внутри.
– Не сожрали, представляешь? Все сожрали, а это нет!
Кипа бумаг в пластиковом пакете.
– Осторожно! Они сырые. В общем, тут рисунки какие-то. И аттестат. И еще свидетельство о рождении. Зачем они оставили свидетельство о рождении?
– Не трогай, – Семен отобрал пакет. – Надо передать его… знакомому.
Пусть сушат. Разбираются. Ловят. Доказывают вину. Но чтобы доказать, доказательства не должны быть разрушены.
Агнешка выудила из сундука очередную находку – пухлый кошелек из черного дерматина.
– Ой, а тут и фотографии есть…
Четверо. Детские.
– Погоди, – Семен буквально вырвал находку из рук Агнешки, выскочил под одну из трещин в крыше, подставляя свету разломанный бумажник. Затем подцепил крайнюю фотографию ногтем, вытащил, рискуя разорвать.
И смутная догадка подтвердилась: может, Матюхины и имели какое-то отношение к делу, но Варенька никак не могла быть Верой.
Со снимка улыбалась смуглая девчушка с темными прямыми волосами и монгольским разрезом глаз.
Шериф
Разговор, которого не было
