Семен и так терпел. Какая разница, больше или нет.
– Так, значит, она стреляла? – Сергей орудовал почти профессионально. – Ну да… Варенька-Варенька… я думаю, что она Олега и грохнула.
Точно. Больше некому. Она была у дома. Ждала. Выслеживала. А потом пиф-паф – и конец. Точнее, не конец – есть отсрочка, – но почти.
– И тебя зачистки ради. А когда поняла, что промахнулась, решила мне подсунуть. Думала, что я такой идиот, сразу в оборот возьму…
И угадала. Взял ведь. Еще немного, и добился бы ответа на свой треклятый вопросец. Если бы узнал, где труп, в жизни не поверил бы в невиновность Семена.
– Наводку на квартиру дала. А там телефончик, так кстати оброненный… – продолжал бормотать Сергей, затягивая повязку. – И звонок твой. Она везучая тварь, наша Варенька. Словно черт ворожит ей. Ладно, ты как? Говорить можешь?
Семен кивнул. И вправду постепенно становилось легче. Главное, он выдержал. Хватило силенок, а значит, и с остальным справится.
– Тогда рассказывай. Только подробненько.
И Семен рассказал. Подробненько. А потом сунул бумажку с номером камеры хранения – Агнешкина придумка, на которую он согласился, а теперь пожалел – глупо выглядело, по-киношному. Но Сергей к бумажке отнесся спокойно, сунул в карман и, поднявшись, сказал:
– Перезвоню. Ты особо не высовывайся. А то добьет еще.
День. И ночь. И снова день. Тянутся. А никто не идет. Марина не спит. Страшно пропустить: а вдруг, стоит закрыть глаза, и она пропустит визит? Тот, кто запер ее, должен вернуться. Он же не хочет Марининой смерти?
– Не хочет! – повторила она, упираясь лбом во влажную стену.
Воняло. И от ямы, и от нее. Кожа бугристая и скользкая. Холодная. Потому что холодно. Потому что Марине никогда отсюда не выбраться.
И свадьбы тоже не будет.
Никогда.
Голова болит. И горло. И локти с коленями, хотя Марина их не обдирала. И еще поясница. Во рту сушит, а сока в пакете не осталось. Ничего не осталось, кроме отсыревшего пледа и корзинки. Плетеная. В руках девочки. И розовых лепестков до края, чтобы взлетали над головой невесты, крутились в воздухе, разливая волшебный аромат.
Не спать. Не умирать. Еще немного.
Монета. Доллар, который Бонни и Клайда, который Олежка носил с собой в кармане пиджака. Который не давал потрогать, лишь говорил о судьбе и еще о том, что ошибка исключена. Олега убили. Кто? Тот, кто ее здесь запер.
Он же сказал, что в бумажнике было пусто. Откуда знал? Только если сам убил. Надо выбираться, этого обмануть не выйдет. Но как тогда? Никак. Не карабкаться же вверх? Тут стены гладкие, не зацепишься, а у Марины сил не осталось.
И с каждым днем все меньше. Еще чуть-чуть, и вправду умрет. Совсем без борьбы умрет. Нельзя. Хотя бы попробовать.
Попробовала. Подпрыгнула – как же заныли ноги! – и ударилась о стену. Заплакала. Пошла кругом по темнице, ощупывая бугристый бетон. Щель. И еще. Крохотные трещины, зато сверху виноградная плеть свисает. Какая же тоненькая… совсем как ниточка Марининой жизни.
Шанс. Хоть какой-то. Приникнуть к стене. Прилипнуть. Обнять, как будто она, бетонная, и есть суженый. Туфли мешают. Снять. И снова. Больно. Ничего, потерпеть. Удалось подняться на полметра, потом Марина потеряла опору и упала на спину.
Заплакала.
А к вечеру, когда Марина совсем уж приготовилась умереть, появился он.
– Эй. – Вниз змеей упала толстая веревка. – Ты как там?
Марина всхлипнула.
– Живая?
Ногти содраны. Спина болит жутко и затылок расшиблен. Кровь свернулась, склеила волосы колтуном.
– Эй, отзовись! – похититель явно забеспокоился.
– Я… – Марина всхлипнула и, встав на четвереньки, поползла к веревке. – Я… я пить хочу.
Но привычной корзинки не было. Вместо нее моталась широкая лента пояса, из тех, что надевают высотники.
– Надевай. И застегни хорошо, – велел похититель. – И пошевеливайся.
Вытащит? Он ее вытащит? Вот просто так? Или чтобы убить? Нет, ему достаточно было не прийти сегодня и завтра, тогда Марина сама бы умерла. Он не будет убивать. Он спасает.
Потому, что она Бонни.
У Клайда ведь должна быть Бонни.
Пояс оказался велик, а подтягивать долго не получалось. Пальцы не слушались, не гнулись и вообще жутко ныли. Марина боялась, что ее спаситель передумает, спешила, а все равно выходило медленно. Но все-таки вышло.
– Я готова.
Он не ответил. Только веревка натянулась, вверху заскрипело, и Марина поползла ввысь, в черное окно неба.
Она боялась упасть, как боялась недавно остаться внизу. Она боялась увидеть его лицо и сорваться в истерику. Она боялась оказаться в новой тюрьме – как знать, вдруг та хуже старой? Или вообще в могиле. Она… она едва не упала, потому что выяснилось – ноги не держат. Но поддержали, отвели от края ямы – просто яма, со стороны и не заметишь – усадили. Расстегнули сбрую.
– Устала? – ласково спросил похититель, проводя тыльной стороной ладони по щеке. – Не бойся. Теперь все будет иначе.
И Марина поверила. Она заплакала, закусив разбитый палец, уткнулась в горячее, чужое плечо. И плакала очень долго, а тот, который пришел ее спасти, терпеливо ждал. И гладил по голове.
Он… он хороший.
В доме было уютнее, чем в яме. Пусть комнатушка, в которой заперли Марину, и была похожа на большой шкаф, но зато здесь имелся топчан, одеяло и даже ведро-туалет. Еще ей позволили помыться и переодеться. А наградой за послушание стал крепкий кофе со свежими булочками.
Человек в лыжной шапочке сидел и смотрел, как Марина ест. Молчал. Не торопил, не пугал. Просто разглядывал. А она, осмелев, разглядывала его.
Невысокий и сутуловатый. Скорее худой, чем полный, но из-за непомерно большого свитера не скажешь точно. Свитер же крупной вязки, закрывает доспехом от подбородка до середины бедер, и руки прячутся в рукавах, только кончики пальцев выглядывают.
Пальцы у него жесткие, в пятнах и заусенцах. Иногда он принимается грызть ногти.
– Меня Марина зовут, – Марина не знала, что еще сказать. – А тебя?
Молчание.
– Послушай, может, ты меня совсем отпустишь?
Молчание.
– Я ничего не видела и ничего не знаю. Я уеду из города. Насовсем уеду. У меня бабушка живет. Далеко. Я давно там не была. И я спрячусь. Навсегда.
Молчание.
– Тебе ничего не угрожает. Я ведь тебе благодарна. Ты меня спас. Я думала, что ты не придешь, ждала-ждала. А тебя все не было. И я испугалась.
Склонил голову, протянул руку, мазнув пальцами по щеке. Марина зажмурилась.
– Я… я думала, что умру. Насовсем. Понимаешь? И кошмары снились. Тебе когда-нибудь снились кошмары?
Кивок.
