– Спокойнее, Дуся. Я не хочу сказать, это вы сами пришли к такому выводу, я лишь дал описание. И чтоб вы знали, я не думаю, что писали вы.
– Спасибо.
– Пожалуйста. Если бы это было ваших рук дело, зачем хранить улики здесь? Уничтожить проще, ведь ключи от сейфа лишь у вас. И код знаете лишь вы.
– А если это… ход, придуманный заранее?
– Возможно. Тогда мне нельзя доверять вам. И в обязательном порядке следует изъять ключ во избежание пропажи ценных улик.
У меня речь отнялась от злости, а Яков Павлович, положив руку на плечо, тихо произнес:
– Дуся, отдай мне ключ. Надежнее будет.
Его прикосновение и обида, возникшая как-то сразу и вдруг, позволили мне сделать то, чему прежде мешало хорошее воспитание и твердое убеждение, что дамы не ругаются. Набрав побольше воздуху, я выдохнула ему в лицо:
– А не пойти бы тебе…
– Нет, не пойти. – Яков Павлович ловко выхватил ключ из руки и сунул в нагрудный карман. И, ухмыльнувшись, добавил: – Ну, драться ты точно не полезешь.
А потом примиряюще добавил:
– Дуся, а теперь подумай, что случится, если это все вдруг возьмет и пропадет из сейфа? На кого мне думать? Теоретически на того, у кого имелся мотив убрать улики.
И ведь он прав. Определенно прав. А ко мне вернулся старый вопрос: кто из них убийца?
Ильве
– Кто-кто-кто в теремочке живет? Кто-кто-кто в красивом живет? – Голос нянечки журчал ручейком, успокаивающий, ласковый, такой, что хоть самой закрывай глаза и слушай подзабытую сказку.
– Волк живет! – закричал Роман.
– А еще кто?
– Лягухка! И мыхка!
Ну вот, определенно пора искать логопеда, только хорошего, чтобы исправил, а не испортил. А хороший – значит, дорогой.
– Мама, мама! А мы в пагк идем! А ты пгидех? Пгиходи!
– Роман, так себя вести нельзя, нужно попросить, и я тебе дам трубочку, – журчала нянечка по- прежнему ласково. Что ж, за ласку ей и платят.
Господи, где на всех денег взять?
Наверное, поэтому и разговор с сыном не доставил радости. Обычно оставалось ощущение чего-то светлого и яркого, жить хотелось с новой силой, а тут вот холодная тяжесть мобильника в кармане, холодная тяжесть мыслей в голове. Ну где ошибка? Все верно, все рассчитано, жертвы принесены.
– Как Ромочка? – Алла вышла из бокового коридора. Подслушивала? Или выжидала момент для разговора? Скорее уж второе.
– Хорошо. Вот, в школу скоро… ты случайно не знаешь, кто бы мог порекомендовать логопеда?
– Так и не скажу, но могу поспрашивать.
– Будь добра.
– Ильве, – Алла провела рукой по перилам, так, словно когтями стружку снять пыталась. – Как ты думаешь… его и вправду убили? Нет, я понимаю, что условия завещания и все такое, но ты не думала, что может получиться поиск черного кота в темной комнате?
– Притом, что кота в ней нет?
– Верно, – Алла повернулась спиной. Неудачная стрижка, надо бы сказать, чтоб парикмахера поменяла, у нее слишком короткая шея и массивный, квадратный затылок, получается не трогательно, а мужиковато. Пусть бы каре попробовала отрастить. С другой стороны – какое мое дело? Никакого. Логопеда искать надо, а не парикмахера.
– Но если не исполнить, то…
– То ты останешься ни с чем.
– И ты тоже, Ильве. Совершеннолетие Романа – далекая перспектива… он нас всех подставил.
Одежду она тоже выбирать не умеет, пиджаки-брюки, жесткая ткань, нарочито широкие плечи и зауженная талия, кто и когда решил, что это – женственно? И серо-асфальтовый унылый цвет, подчеркивающий неестественную смуглость кожи. И неестественную гладкость. Подтяжечка была, а то и не одна. Да и мне пора бы подумать, врача хорошего найти… хороший – значит, дорогой. А денег нет.
– Он нас всех подставил, – повторила Алла. – Ты что, не понимаешь, что он просто вынуждает нас искать виноватого! Выбирать!
Ну, и чего она истерит? Будто с самого начала непонятно было, чем вся эта история обернется! По- моему, так очень даже понятно. Но чтобы проверить, нужно задать вопрос:
– А мы разве уже не выбрали?
– Но ведь ситуация изменилась! И не говори, что ты не видишь!
– Вижу. Но она ведь вполне может измениться еще раз? Нет?
– Да, Ильве. Об этом и речь… мы должны помогать друг другу.
Должны. Наверное.
