происходят ссоры и великие бывают между ними мятежи в доме так, что сами не опознают, чтт кому делать надлежит».
Следовательно, чтобы теперь подражать старине, надо будет и в нынешнее время дать каждому господскому отроку по особливому слуге, чтобы он, как говорилось, «за ними ходил» и ничего больше не делал. Тогда только слуга хорошо уходит «за одним»; но возможно ли это теперь, когда по газетам ищут «одну прислугу со стиркою на малое семейство» из двух или трех душ? А кроме того, как от приставления ко всякому делу особливого слуги набиралось много слуг, а от них происходили ссоры и бывали великие мятежи, то может ли это быть желательно и будет ли это теперь удобно?
Через сто шестьдесят лет все положения сильно изменились. Теперь за каждым отроком по особливому слуге ходить не приставляют, и оттого каждому из служащих в доме людей сделалось больше работы, и стало труднее угождать зараз нескольким членам хозяйского семейства, между членами которого есть разные характеры и не всегда удовлетворительная воспитанность. «Трудно служить двум господам». Полтораста лет назад господа входили в это положение и судили о нем «по Писанию». Тогда в это верили и притом имели возможность поступать по вере своей, а теперь люди утверждаются на ином и судят иначе. Теперь хозяева берут приклады не от Писания, где сказано, что «неудобно слуге служить двум господам», а ссылаются на то, «как делается за границей». Обыкновенно указывают, что там «один слуга двадцатерым служит». И бесспорно, что за границею это, действительно, так; но те, которые на это ссылаются, к сожалению, не вполне объемлют все домашнее положение за границею. Так, например, они видят, что «за границей один двадцатерым служит»; но не хотят замечать или не хотят помнить, что все двадцать заграничных господ делают сами для себя многое, что у нас поручают прислуге. Там очень многие, между людьми среднего достатка, нанимающими одну bonne pour tout faire, сами оправляют свои постели, убирают комнаты, сносят в ящик свои письма, заправляют лампы и даже сами ходят за своею провизиею и многие с удовольствием растапливают зимою свои камины. Тогда bonne pour tout faire остается довольно время, чтобы сделать все остальное в домашнем обиходе; но мы так не поступаем, а, напротив, мы беспрестанно командуем; «подай, прими и унеси» то, и другое, и третье, и таким образом мы затрудняем прислугу тем, что вполне легко было бы и самим сделать. А оттого французская bonne pour tout faire и наша женщина, служащая в соответственной должности «одной прислуги», находится совсем не в равном положении…
Не говоря о том, что наша женщина, конечно, неуклюжее и тяжелее француженки, – она и не может успеть сделать так же хорошо и своевременно все то, что делает bonne pour tout faire. Следовательно, пока заграничное положение еще не подходит к нашим ленивым привычкам, нам нельзя и ожидать, чтобы у нас была такая же сообразительная и много успевающая прислуга, как за границею. Чтобы достичь более удобного заграничного положения, надо несколько иначе жить, а начать это могут только сами господа, от которых зависит меньше бариться.
Десятое правило «Честного Зерцала» учит: оберегаться слуг, как людей дрянных, грубых, нечестных и даже очень опасных по их склонности злословить и клеветать на хозяев. «С своими или посторонними слугами гораздо не сообщайся», т. е. не фамильярничай. «Если они даже и хороши, то и тогда, все-таки, не во всем им верь, для того, что они
В этом отношении наши современные слуги совершенно таковы же, как и те, которые были за полтораста лет перед сими, когда общество наше поучалось из «Честного Зерцала». И теперь тот очень неблагоразумно поступает, кто их выспрашивает о господах, у которых они служат. Это портит слуг и всегда может ввести расспрашивающего в большое заблуждение, ибо слуги наши и теперь еще «невежи», «нерассудливы», «не знают меры держать» и, притом, «много приложат и прибавить искусны». Следовательно, полагаться на их сообщения о хозяевах недостойно, – особенно в вещах, превосходящих самые простые понятия. Между тем, это, к сожалению, имело большое место в нашей жизни, особенно во времена тайной канцелярии, которые воспроизведены в безыскусственных, но интересных рассказах Гр. Вас. Есипова.
Неосновательно также думают многие, что вред идет, будто, оттого, что «служанки стали ходить в тальмах и шляпках», а лакеи начали зачесываться «а lа дурак». Не в платье дело, и не следует забывать, что нынче уже нет ни шугаев, ни шушунов, ни телогреек, и шляпка теперь стоит дешевле, чем порядочный платок на голову. А если усматривать в шляпках и в тальмах «незнание меры», то есть желание походить на госпожу, то такое же «незнание меры» и в старине указано. И тогда было: «с плеч госпожи норовили шарфы подцеплять и земчужинами зашпиляться», а мужчины «одевали господские штаны с прехитрым гульфиком».
Если читатель сравнит это с тем, что ныне происходит с тальмами и с шляпками фик-фок на один бок, то он, наверное, без труда убедится, что и встарь, и нынче это было совершенно одно и то же. Непристойный гульфик или капуль, тальма или фик-фок – это все равно: хрен редьки не слаще. Но уж если выбирать между щегольством и неряшеством, то фик-фок и капуль лучше петрушкина «собственного» запаха или вечных обновок, в виде прорванных локтей.
При сем еще хвалителям старины, сетующим на несчастную современность, приходится указать, что певец Капуль, с которого заимствована не одними русскими его прическа, – сам заимствовал эту прическу
Так, вся эта новина совсем и не выходит новиною, а отдает тою самою стародавнею стариною, в которой иным мнится отыскать наилучшее от всех бед избавление.
Старинные слуги были тоже большие и очень опасные предатели.
Двадцать седьмое правило «Честного Зерцала» учит «всегда между собою говорить иностранными языками, дабы когда что тайное говорить случится, чтобы слуги и служанки дознаться не могли», ибо в то время, как видно из рассказов Есипова, не пренебрегали, что «можно было от оных болванов распознать».
Не следует забывать, что большому распространению среди русских обычая говорить по-французски в своем собственном семействе в значительной мере содействовало постоянное опасение «оных болванов», через которых «многое было можно распознать».
Сороковое правило учит не подавать прислуге повода быть нехорошею, – для чего, между прочим, надо «не скупиться» и «самим не лгать при случаях». «Зерцало» повествует:
«Хотя в нынешнее время (1719 год) безмерная скупость у многих за обычай принята и оные хотят ее за домодержавство почитать, токмо чтобы денег скопить, но таких люди не мало не почитают». Представляемый в «Зерцале» слуга того времени любил в господине «барственную щедрость», а не мелкое «шляхетское гоношенье». Прислуга «уважала пышность» и, имея роскошного господина, «сему служила охотнее». Далее, – тогдашний слуга «за честь ставил быть при именитом лице и приобретать от него и от вхожих людей знатные подачки».
Об этом в том же роде свидетельствует на литовской Руси Владислав Сырокомля (Кондратович). «Кто жил по-шляхецки, и скромно, собирая зярко до зярка (зернышко к зернышку), талярок до талярка (талер к талеру) – таких домовитых, но скромных шляхтичей прислуга не любила и не уважала».
И на проездных трактах и в заездах прислуживающие люди были такие же сребролюбцы и жадники, и
