Черное солнце

Кратко посовещавшись, они решили, что ждать далее не имеет смысла.

— Может быть, хозяйка в отпуске. Все-таки сейчас летнее время…

— Возможно.

— Я буду следить и, как только она появится дома, дам вам знать, — пообещал на прощание Карл.

И Аня с Инной Гец отправились обратно в Берлин.

* * *

Ночью город Амстердам освобождался от грязи.

А поскольку большую часть его площади занимали каналы, то очиститься для города — означало поменять в них воду… Лозунг «Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» не казался голландцам убедительным. Они предпочитали просто как следует убираться.

Город же предпочитал не следить за своими многочисленными вольнолюбивыми гостями и не омрачать их пребывание окриками «Не мусорить!», штрафами и контролем… Завсегдатаи его кафе-шопов вольны были делать все, что заблагорассудится, или почти все.

Но ночью городу нужно было привести себя в порядок перед новым днем.

И его многочисленные шлюзы работали изо всех сил, перегоняя воду каналов, замусоренную и застоявшуюся, в море, набирая вместо нее свежую, чистую, морскую.

Вода опускалась и поднималась, унося с собой следы дневных городских происшествий. В эту ночь темная, почти черная ее масса тащила за собой в открытое море тело моложавой светловолосой женщины.

Возраст неопределенный. На вид не старая. Но, как известно, моложавость — лишь маска молодости.

Впрочем, о ее лице судить было трудно: страшным, просто зверским ударом оно было превращено в кровавое месиво.

К тыльной стороне сжатой в кулак ладони прилипли остатки раскрошенного крекера.

От трупа, несмотря на пребывание в воде, исходил слабый, едва уловимый, но все-таки ощутимый запах миндаля. Женщина, судя по всему, следила за собой при жизни. Была ухоженная: на руках сохранился аккуратный маникюр.

* * *

Звонок Карла настиг Анну, едва она переступила порог своей московской квартиры.

— Есть новости! — сообщил он с места в карьер.

Оказывается, за то время, что Светлова добиралась из Амстердама в Берлин, а потом в Москву, голландская полиция выловила из воды тело Марион Крам.

Она была голландской подданной. Моложавой привлекательной женщиной сорока трех лет с признаками насильственной смерти.

Карл прочел об этом в газетной криминальной сводке и тут же позвонил Анне в Москву.

К сожалению, ничего сверх того, о чем было написано, он сообщить не мог: голландские полицейские не болтали направо и налево с кем попало об обстоятельствах столь тяжкого преступления.

Правда, из газеты милейший Карл также узнал, что амстердамская полиция разыскивает русскую — предположительно туристку, — посетившую Крам незадолго до того дня, как ее тело было выловлено из воды…

Близкие соседи — очевидно, другие, более словоохотливые, чем мрачный саксофонист, — сообщили репортеру криминальной хроники, что видели и слышали, как в своем маленьком садике на барже Крам разговаривала с кем-то по-русски — это был некий силуэт в белой куртке с низко опущенным капюшоном.

— Как соседи поняли, что это женщина? Почему так решили? — спросила Анна.

И далекий голос Карла, хмыкнув, пояснил в трубку:

— Когда гостья уходила, Крам будто бы пробормотала на голландском языке:

— Идиотка!

* * *

— Ну, как поездка? — поинтересовался у жены Петя Стариков.

— Замечательно! Германия — прекрасная страна. Мощная, красивая, все наилучшего качества, и населяют ее очень милые, воспитанные и славные немцы. Да, по-моему, нынешние европейцы — это просто хорошие люди.

— Хорошие — это какие?

— Хорошие — это не глупые, не завистливые и не хамоватые. Достаточно обладать перечисленными качествами, и получается хороший человек.

— Ну, я рад за европейцев.

— А вот Амстердам немножко замусорен, но это, видишь ли, философия города.

Петя с нескрываемым интересом взглянул на жену:

— А ты и в Амстердаме успела побывать?

— Нет! Мне рассказывали, — спохватилась Светлова. — Я только хотела туда попасть! Ну, там ведь рукой подать…

Аня малодушно опустила подлинные, не экскурсионные цели своей поездки.