их было много.
— Свин тут же принялся за трапезу.
Вот и ответ, отчего ты такой упитанный. Спросила — объяснил! Молодец, хрюшка, соображаешь!
Схватываешь, можно сказать, на лету.
Понятно, почему хлебушек тебе мой был ни к чему. И правда, зачем скромные мои подношения?
Поросенок целеустремленно кормился, а Светлова оглядывалась по сторонам… Притоптанная, примятая трава, засохший веночек, зацепившийся за ветку…
Здесь явно бывали люди. Что они здесь делали?
Отдыхали? Выезжали на пикники, гулянья?..
Между тем птицы, потревоженные появлением Анны и разлетевшиеся было, потихоньку собирались и опять подтягивались к дубраве: что-то словно притягивало их туда, как магнитом.
Они кружили над дубами, явно недовольные тем, что их спугнули, в их стремлении вернуться сюда было что-то решительное и неприятное.
Аня задрала голову наверх, невольно все-таки прикрыв ее руками.
Только Хичкока тут и не хватало.
«Однажды в Кисловодском парке, — вспомнила Светлова, — такая же сумасшедшая ворона спикировала мне на голову».
Теперь она смотрела наверх, но понимала, что ее голова в данном случае стаю совершенно не интересовала: в этой роще у них были дела явно поважнее и поинтереснее.
Прямо над ее головой, на толстой ветке могучего дуба, под которым свин жевал свои питательные желуди, висел холщовый мешок солидного размера, солидного — значит такого, в котором запросто могла поместиться свиная туша.
Или человеческое тело…
Именно этот предмет и был объектом вожделения птичьей стаи!
Мешок был изрядно исклеван и…
Светлова чуть не поперхнулась.
Из него свешивалась человеческая нога.
В мужском ботинке.
А свин-то хорош! Ведь привел прямо к хозяину!
И сразу — без всяких признаков скорби — равнодушно принялся за еду. Жует себе! Впрочем, вполне согласуется с народной традицией пить и закусывать на кладбище.
Чистый лунный свет проникал в комнатенку. Светлова вертелась на кровати, отчаявшись заснуть.
Все мысли ее были о том, что она увидела в роще.
Почему она решила, что это способ казни?
Зачем же, как говорится, так, сразу?
Но, возможно, это вовсе и не казнь?
А возможно… Возможно…
Ну, не хочет ей никто в Ковде ничего объяснять!
И Елизавета уклоняется… Явно что-то знает — и уклоняется!
Тишина за окном стояла такая, что слышен малейший шорох ветки и скрип песка под подошвой ботинка.
Аня выглянула в окно. Низенькая, плотная, уже знакомая фигура учителя труда, «язычника» Воробьева шустро двигалась по пустынной, залитой лунным светом деревенской улице в направлении — и представить трудно — священной заповедной дубовой рощи. Той самой, где гражданин Николаев был подвешен на суку, судя по всему, тоже священного дуба…
Это было, разумеется, самой настоящей авантюрой. Ну что ж… Такова, видно, ее судьба! И Светлова, кляня свою явно аномальную любознательность, скоренько натянула джинсы и куртку. Осторожно, чтобы не скрипнуть, отперла дверь и тоже вышла на улицу.
Что ж такое? Уж не секта ли какая? Не сатанисты ли, часом?
Осторожно, вслед за Воробьевым, Анна приблизилась к заповедной роще.
Почти полная луна волшебным светом заливала все вокруг у подвешенного на могучем дубе трупа.
Спрятавшись за деревом, из своего укрытия Анна хорошо видела явно колдующего «язычника» Воробьева.
На свою обычную одежду он накинул какое-то подобие тоги. И, надо сказать, складки придавали его невзрачному силуэту некоторую внушительность и даже грозность!
— Я плачу долги. Насыщайтесь моей плотью! — взывал Воробьев. — Идите сюда, голодные демоны!
На этом пиру плоть моя превратится в самые лакомые яства для вас. Вот плодородные нивы, зеленые леса, цветущие сады, пища чистая и кровавая, вот одежды, целебные лекарства…Берите, вкушайте!
