— Я поспала немного. Только что проснулась.
— У тебя был тяжелый день.
— Да, — едва слышно согласилась Клэр.
Она подумала о том, как часто в последнее время ей приходилось сталкиваться со всевозможными кризисными ситуациями в детском реабилитационном центре, где она теперь работала, но падение в бурлящий поток — совсем другое дело.
Впервые за свою жизнь она смотрела в лицо собственной смерти, и это потрясло ее до такой степени, что не выразить словами. Клэр нерешительно улыбнулась и заерзала на кушетке. Она слегка поморщилась, чувствуя, как пружина упирается ей в бедро.
— Тебе неудобно? — спросил Брюс.
— Кушетка немного неровная.
— Слишком неровная, — поправил он ее, при этом его глаза потемнели.
Прогремел раскатистый удар грома, от сильного порыва ветра задребезжали стекла. Клэр с опаской бросила взгляд на окно.
— Кажется, гроза и не думает прекращаться. — Внезапно Клэр отчетливо вспомнила, как на нее с бешеной скоростью несется мутный горный поток, как рушится под ногами мост, как бурлящая вода подхватывает ее, затягивает и несет, несет… Ее передернуло от ужасных воспоминаний.
— Наводнение нам не грозит, — заметил Брюс, словно прочитав ее мысли. — Дом стоит на возвышенности. — Говоря это, Брюс опустился на пол и сел, скрестив длинные ноги и спиной опираясь на кушетку. Немного понаблюдав за пляшущими в камине языками пламени, он спросил: — Хочешь поговорить о том, что произошло сегодня?
Такая чуткость и понимание с его стороны явились для Клэр полной неожиданностью.
— Да, если ты не против выслушать меня. Я думала, что погибну там, в овраге. Только однажды я испытала нечто подобное. — Клэр старалась говорить ровным голосом, не желая выдать своих истинных чувств. Еще не время рассказывать ему о том, что она пережила, когда потеряла ребенка. Настанет момент, когда она расскажет ему. Может, тогда он поймет, что она не стерва и не предательница, какой он ее считает, а такая же жертва отцовского коварства, как и он. — Ужасное ощущение.
— Могу лишь посоветовать тебе постараться не думать об этом, выбросить из головы. Со временем все забудется.
Она согласно кивнула, хотя про себя подумала, что не все так просто. Есть вещи, которые никогда не забываются. Разве сможет она, например, когда-нибудь забыть то страшное ощущение горя и безысходности, когда она очнулась в больнице и узнала, что потеряла ребенка? Или когда отец пришел и сказал, что Брюс, узнав, что она избавилась от ребенка, настаивает на расторжении брака? А он? Разве сможет забыть он годы, проведенные в тюрьме по ложному обвинению?
— Я стараюсь не вспоминать, но в самые неподходящие моменты вижу себя медленно падающей в овраг, даже когда и не думаю об этом, — сказала она.
— Понимаю, — тихо проговорил Брюс.
Клэр чувствовала, что он действительно ее понимает.
— О чем ты сейчас думаешь?
— Да так, ерунда всякая, — пожал он плечами.
Она залюбовалась его профилем, гривой темных волос, которая опускалась на плечи, и подумала, что он сейчас похож на первобытного человека: такой же необузданный, дикий, властный. Вздохнув, Клэр скользнула взглядом по мускулистой груди и упругому животу. Она все еще не могла привыкнуть к его изменившемуся телу. Мускулистое, крепкое и гибкое, оно, казалось, было вылеплено скульптором.
— Что ты так смотришь, Клэр?
Она вспыхнула.
— Извини. Просто я никак не могу привыкнуть к тому, как изменилось твое тело. Оно стало таким… мощным, таким внушительным. Ты выглядишь совершенно иначе.
— Лучше или хуже? — поинтересовался он.
— Не знаю, я еще не разобралась, — солгала она.
Голосом, лишенным всякого выражения, он произнес.
— Физический труд помогал мне скоротать время и хотя бы на время забывать о крушении всех надежд.
— По тебе сразу заметно, что ты в состоянии защитить себя.
Желваки заходили у него под кожей. Несколько секунд Брюс пристально смотрел на нее, потом снова перевел взгляд на огонь.
— Что это ты вдруг так заинтересовалась бывшим заключенным? — отрывисто спросил он.
Клэр вздохнула. Ну зачем он так называет себя? Зачем опять себя накручивает? Она бы отдала все на свете, чтобы Брюс вновь почувствовал себя нормальным человеком, а не отщепенцем. Она не отступит и сделает все возможное и невозможное, чтобы убедить его вернуться к нормальной жизни.
— Ты забыл, что я дважды в месяц приезжала, чтобы навестить тебя? — спросила она. — Я знаю, тебе всегда сообщали о моем приезде, но ты наотрез отказывался меня видеть. Мне приходилось ждать в помещении для посетителей, где я столкнулась с такими вещами… Я видела, что заключенных водят группами, даже если их ожидают родные. Я встречала угрожающие взгляды надзирателей и пробовала читать брошюры, предлагаемые тюремным начальством на случай… — Клэр оборвала себя, понимая, что и так сказала слишком много.
— На какой случай? — ухватился за ее слова Брюс.
— Не имеет значения. Я не знала, хотел ли ты, чтобы я принимала участие в твоей реабилитации после срока, но я готова была прийти тебе на помощь по первому зову. — Она помолчала. — Теперь вижу, что не хотел.
Он так сильно сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.
Отведя взгляд в сторону, она спросила:
— Неужели ты совсем не скучал по мне, Брюс?
Он ощетинился, как бы в ожидании удара, тихо выругался и уставился на огонь.
Она наблюдала, как он пытается овладеть собой. Ее сердце билось как сумасшедшее.
— Извини, я не должна была об этом спрашивать.
— Я пытался не думать о прошлом. Зачем ломать голову над тем, чего уже нельзя изменить? Если не быть начеку все двадцать четыре часа в сутки и дать слабину, то живым оттуда не выйти.
— Я не представляю, как можно все время держать себя в напряжении.
— Это самое важное и самое трудное для тех, кто находится в тюрьме.
— Но ты больше не в тюрьме, теперь все можно изменить.
— Такое просто невозможно.
— Ты ошибаешься. То, что я привезла…
— Меня не интересует прошлое, — оборвал ее Брюс.
— А будущее? Как насчет будущего?
Он промолчал, и она решила сменить тему:
— Почему ты решил поселиться здесь?
— Это моя собственность.
— Но я все равно не понимаю. — Она приподнялась, опираясь на локоть. — Ты же здесь совершенно один. Вокруг только горы и лес. Ни единой живой души: ни друзей, ни соседей…
— Мне нужен простор, и меня не угнетает одиночество.
— Не хочешь ли ты сказать, что теперь никому не доверяешь? Или больше не считаешь себя нормальным человеком? Потому что нормальный человек не может жить совершенно один, как волк- одиночка.
— Осторожнее, Клэр, ты переходишь опасную черту.
Клэр подалась вперед.
— Я рискну.
— Перестань, Клэр, сейчас же! — резко приказал Брюс.
— Не могу. Ты же мне не чужой, и тебе нужен друг, нужен кто-то, кому ты мог бы выговориться.
