Запор взвизгнул, и дверь осела назад на неровных петлях. Куприяна обдало запахом прелой соломы, куриного помета и дыма. Куры зашевелились и захлопали где-то в темноте. Петух сонно и протяжно икнул.
Куприян прошел в избу. Гунявый, почесывая грудь, посмотрел на небо, затворил дверь, пошел за ним, зевая и крестя рот.
— А-ах, Господи, Боже мой… Что поздно?
Васька, спавший на лавке под кожухом, тревожно поднял всклокоченную голову, но, рассмотрев Куприяна, опять опустил ее на кожух.
Куприян не спеша снял картуз, сапоги и сел на лавку.
Гунявый тоже присел у икон. В одних пестрядинных штанах, босой, в серой толстой рубахе с развязанным воротом, сквозь который виднелась темная волосатая грудь, он казался еще длиннее и тоще. Он почесал себе грудь и спину, кашлянул и понурился.
Васька глядел из-под кожуха.
В избе было темно, грязно и душно. На полатях и на полу под кожухами и рогожками спали дети Гунявого, на все лады посвистывая носами. Тараканы бегали по стенам, и тени их бегали за ними. За печкой однообразно свиристел сверчок, и слышно было, как ветер рвал мокрую солому с крыши.
Куприян сидел молча.
— Может, есть хочешь? — спросил Гунявый. Куприян нехотя качнул головой.
— Не…
Гунявый почесал грудь корявыми пальцами, подумал и нахмурил свои нависшие брови.
— Видел Матрену-то? — пытливо спросил Васька, приподняв голову.
— Видел.
— Что ж?
— Ничего, — неохотно ответил Куприян.
— Что так? — глухо сквозь усы спросил Гунявый.
— Да что…
Куприян махнул рукой.
— Дело ее, бабы-то, плохое! — проговорил Гунявый и вздохнул, пожевав беззубым ртом.
— Да уж, конечно… не мед! — отозвался Васька.
Куприян промолчал.
— Эх, Купря… Бог-то видит, — пробормотал Гунявый.
Куприян взглянул на него и потупился.
— Я что ж…
Васька усмехнулся пренебрежительно.
— Что он ее, силком, что ли, тащил? Сама шла…
Гунявый насупился.
— Тоже, чай, калачом манить не пришлось… Сама знала, где сладко! засмеялся Васька.
Гунявый вздохнул.
— А все Купре — грех… Потому баба — что? Баба дура, а он того… бабу в грех ввел… ему и грех-то!
Куприян потупился еще больше.
— Заладил: грех! — презрительно отозвался Васька. — Знаем мы.
— Вот и не знаешь…
— Лошадей краденых сбывать да конокрадов укрывать тоже, чай, грех?.. Гунявый помолчал.
— То особь дело, — спокойно возразил он. — Лошадь — животная, а то баба…
— Ну и баба тоже особь дело, — хихикнул Васька. — На то они и созданы, значит… У нас на фабрике, что девчонка ни поступит, уж я того… Я по этой части ходок…
— Эх… заводская твоя душа, пропащая! — с острою укоризною прогудел сквозь усы Гунявый и, повернувшись к Куприяну, сказал: — Ты бабу-то брось… Пошалил, сатану потешил, сейчас брось! Забьет ведь Егор бабу-то…
— Я что ж… — с тоской нерешительно пробормотал Куприян.
— Почто ж смущаешь бабу? — строго спросил Гунявый.
— Да я…
— Испортил бабу… солдатку…
Васька захихикал.
— Такой уж ей предел положен, потому солдатка. Солдатке сам Бог велел.
— Бог? — величаво и презрительно переспросил Гунявый. — Ты-то, заводский, Бога понимать можешь?
— Ну, чай, и ты не больше моего смыслишь в Боге-то?
— Я-то смыслю. А вы почто баб смущаете?.. Смутьяны прокляты…
Гунявый закашлялся и умолк. Потом он встал и, шаркая босыми ногами, полез на печь.
Все утихло. Сверчок верещал по стенам, с тихим шелестом проворно бегали тараканы.
Куприян долго сидел у стола, свесив голову и о чем-то думая.
— Вась… а Вась… — позвал он. Васька не отвечал.
— Васька! громче позвал Куприян.
— Чего? — сонно отозвался Васька.
— Я того… — смущенно заговорил Куприян, — говорят, господа, ежели муж, значит, альбо жена…
Куприян путался, мучительно подыскивая выражения.
— Ну?
— Так могут, значить, развод… а там опять жениться на ком хошь…
— Так то господа! — отозвался Васька.
— А у мужиков нельзя? — спросил Куприян неуверенным голосом.
— Оно, может, по закону и можно, только, сказывают, оченно денег много надо.
— Кому? — удивился Куприян.
— Кому?.. Попам, известно! — усмехнулся Васька.
— А много?
— Да уж у тебя не найдется. Господа — и те не все могут…
— Значит, нельзя? — упавшим голосом спросил Куприян.
— Известно.
С печи послышался хриплый голос Гунявого:
— Еще чего захотел!
— А по закону ж можно…
— Так то по закону! — возразил Васька, встряхнув головой.
Куприян посидел еще, помолчал, потом тяжело вздохнул и стал укладываться на лавку.
Тараканы бегали, Гунявый кряхтел на печи, сверчок верещал испуганно и однообразно.
Воздух в избе становился все гуще и тяжелее от скученных в тесноте людей, животных и от мокрой одежды.
XI
Около волостного правления стояла тройка почтовых лошадей, потряхивая головами и перезванивая бубенчиками.
Приехали исправник и становой ловить конокрадов, слухи о безнаказанных похождениях которых дошли, через посредство газет, до губернатора.
Губернатор был новый и неопытный человек, а потому дело показалось ему в такой серьезной форме, что он взволновался и в тот же день дал предписание о немедленной поимке конокрадов.
