— Щей похлебайте, да и айда в лес! А то к вечеру вся облава сюда нагрянет. Нажили беду…
— И черт его дернул связаться! — укоризненно проговорил Васька. Они вошли в избу.
— Анютка тут толчется, с девчонкой моей, — сообщил Куприяну Гунявый.
Девочка в красном платке была в избе. Увидев Куприяна, она подбежала к нему.
— Дяденька Куприян, а и что я тебе скажу… — звонко заговорила она.
— А что? — обрадовался Куприян и покраснел.
Девочка поднялась на цыпочки и громко сказала ему на ухо:
— Тетенька Матрена велела прийтить, беспременно велела прийтить.
— Когда? — неровным голосом спросил Куприян.
— Завтра по вечеру… на огород… Беспременно велела прийтить.
— Ладно, приду…
Беспременно, — повторила девчонка, — а теперь я пойду… Иди.
— Пойду, — и Анютка заскакала из избы на одной ножке, а за ней с криком погналась вся детвора Гунявого.
Гунявый достал из печки миску щей и ложки.
— Ешьте да идите с Богом, — сказал он.
XIV
Когда Куприян и Васька вышли, уже смеркалось.
Облава еще не воротилась, и на улице было пустынно и темно.
На повороте в соседний проулок Куприян и Васька налетели на какое-то большое и мягкое тело, лежавшее поперек дороги. Васька едва не упал и схватился за забор.
— А, черт! — выругался он.
Потом, приглядевшись при слабом свете сумерек, ухмыльнулся и сказал:
— Ишь, надрызгался!
Куприян остановился.
— Кто?
— Фома, — весело скаля зубы, объявил Васька и зачем-то принялся тормошить пьяного.
— Брось, — сказал Куприян.
Пьяный захрипел и забормотал.
— Мы с ним кумовья, — весело пояснил Васька и, схватив пьяного за плечо, крикнул: — Кум, черт, вставай! Шапку потерял!..
Пьяный заворочался.
— Вре… — пробормотал он.
— Смешной мужик, — замотал головой Васька. — Пра, потерял… вставай!
Пьяный помолчал, соображая.
— И то… встану, — прохрипел он.
Фома поднялся на руки, потом встал на колени, покачнулся и с размаху сел опять. Васька залился радостным смехом. Фома посмотрел на него тупо и глупо, потом улыбнулся и весело прохрипел:
— Баба померла!
— Чего? — спросил Васька с недоумением.
Фома, придерживаясь за забор, поднялся на ноги, в портках и оборванной ситцевой рубахе, громадный, всклокоченный и босой, и, покачиваясь во все стороны, повторил:
— Баба померла.
— Твоя, что ль? — спросил Куприян.
Фома засмеялся.
— Не чужая… Двадцать годов жили… Померла.
Все трое замолчали. Васька поглядел на бледное небо, нерешительно улыбнулся и посмотрел на Куприяна.
— Чего померла? — спросил Куприян.
Фома покачнулся, икнул и махнул рукой.
— Смерть пришла… нутро сожгло!..
— Так. А ты чего ж надрызгался?
Фома вдруг всхлипнул и покачнулся так сильно, что ухватился за Куприяна.
— Я, братяга… пьян… это ты… того… пьян! Потому как померла… один я, брат, таперича!
Фома тряхнул головой с неестественно ухарским видом.
— Померла… ну, я и выпил… ты пойми… один, как палец, ну и…
Фома жалостно улыбнулся, ласково глядя Куприяну в глаза, и сказал:
— Чижало!
Куприян подумал.
— Дохтура отчего не позвал?
Фома тяжело махнул рукой.
— Я звал, фершал был… Да разве супротив Бога!.. Купря, друг, поднеси, — неожиданно присовокупил он.
— И так хорош! — отозвался Васька.
— Будет, — строго сказал Куприян и добавил: — Когда померла?
— Вчерась.
— Похоронил?
— Н-е, поп не велел…
— Почему?
Фома сделал усилие, чтобы сообразить.
— А того… Я ему говорю: померла… А он, батька то есть, мне: подожди!
Куприян удивился.
— Что ты мелешь, пьяная башка!
— Чего мелю? Ничего не мелю… Попу в город на ярмарку ехать, а тут я… то есть старуха! Подожди, говорит, приеду — тогда.
Васька захихикал:
— Ловко! Ай да поп!.. Подожди… Вышла от попа рызолюция, чтоб не помирала баба, пока поп с ярмарки не приедет. Ловко!
Куприян нахмурился.
— А ты что ж?
— Я? Я ничаво… что ж я? Поп — известно, а я серый мужик, ну… А потом в избе жуть берет, ну, я и того… — Фома выразительно икнул. — А между прочим, дух от нее… чижало…
Куприян сумрачно помолчал.
— Ну, прощай, кум! — сказал Васька. — Ну и прощай, коли так!.. добродушно ответил Фома, покачиваясь и икая.
Они разошлись. Двое пошли вниз к реке, а огромная, лохматая фигура Фомы долго чернела на косогоре, шатаясь и размахивая руками, на фоне бледной зеленоватой зари.
— Поп, известно поп, а я мужик… серый… — бормотал Фома, пока не свалился под забором в жидкую и липкую грязь.
XV
Куприян и Васька, цепляясь за мокрые тонкие ветви вербы и скользя по размокшему глинистому скату,
