спустились к реке.
Вода текла медленно-медленно, и от нее несло сыростью и холодом. Небольшие волны тихо поплескивали под ногами и чуть-чуть пенились. Прошлогодний тростник, обломанный и придавленный половодьем, низко стлался над темной глубиной и жалобно поскрипывал, точно говоря: «Холодно, братцы».
Тучи нависли совсем низко, и казалось, вот-вот пойдет дождь, медленный, тягучий. Наверху берега безнадежно мотались по ветру чахлые, тоненькие кустики лозы.
Васька поежился.
— Ишь жуть, — пробормотал он.
Другого берега не было видно, и казалось, что черная, неумолчно плещущая вода сливается там, на середине, с темным и тяжелым небом.
— Где ночевать будем?
— Да тут и заночуем, — равнодушно ответил Куприян.
Васька повел плечами.
— Чего?
— Да… так…
Куприян насмешливо на него поглядел.
— Ну пойдем к Федору…
— Сцапают.
— Ну так и болтать нечего…
Куприян потоптал ногами, выбрал место посуше и сел.
Васька почесал затылок и опустился рядом.
Оба молчали, глядя на темную гладь реки, и жались друг к другу, стараясь защищаться от ветра, порывами гнавшего волны вдоль берега, порой обдавая их мелкими, как пыль, холодными брызгами, сорванными с верхушек волн.
Васька скоро начал дремать, согнув спину. Куприян долго смотрел на реку пристальным и неподвижным взглядом и думал о чем-то.
Вдруг он пошевелился.
— Поп-то…
Васька очнулся.
— Чего?
— Говорю, поп-то…
— Да-а, — протянул Васька, опять начиная дремать.
Ветер рванул с особенной силой, так что сухой тростник зазвенел долгим, слабым и тоскливым звоном.
— Так, значит, поп на ярмарке? — сказал Куприян.
Васька опять поднял голову.
— Не иначе, что так… Сам видел, утром один ехал.
— На одной али на паре?
— На одной…
Васька сморщился, как бы что-то соображая, и вдруг прищелкнул пальцами.
— Ну и ловко! В самый раз… Он приподнялся и оскалил зубы.
— Идем, что ли? — спросил Куприян.
— Конечное дело… другого такого случая — жди!..
Куприян встал, поправил шапку и полез обратно на скат, хватаясь за ветви и скользя. Васька карабкался за ним.
— Черт знает, как это самому невдомек… Ловко!
Они вылезли наверх и притаились, как два голодных волка, высматривая дорогу. Сейчас же за выгоном начинались плетни и заборы, а за ними чернелись и пропадали в темноте темные кучи строений с ободранными, голыми остовами крыш.
Ветлы и березы уныло раскачивали над ними голыми верхушками с долгим, непрестанным шумом. Тишина была мертвая, только где-то по ту сторону села однообразно позвякивал колокольчик да далеко- далеко слабо тявкала собака.
Куприян и Васька двинулись обратно через выгон, зорко осматриваясь по сторонам. Прошли мимо огородов, мимо изб с черными слепыми окнами и вышли на площадь, посреди которой слабо белела в темноте церковная ограда.
— А может, поп вернулся? — заметил вполголоса Васька.
— Нет… должно, нет, — возразил так же тихо Куприян, — в окнах светится… должно, к ночи ждут.
Поповский дом, белый, с железной крышей, стоял рядом с большим лавочным амбаром. В одном окне его слабо светил огонь и видны были ситцевые занавески на окне и два горшка с цветами.
Куприян и Васька подошли к воротам.
— Собаки есть? — спросил Куприян.
— Должна быть, коли за попом не убегла…
— Ты стукни…
Васька слабо постучал в забор.
Со двора никто не отозвался.
— Должно, нет, — заметил Васька и поднялся на лавочку возле ворот. — Не видать.
— Лезь, — шепотом сказал Куприян.
Васька ловко и бесшумно поднялся над забором, посидел наверху, чутко прислушиваясь, и легко спрыгнул вниз. Щеколда тихо звякнула, и калитка отворилась.
Куприян вошел во двор.
Двор был большой, поросший травой и чистый.
Они тихо, крадучись, прошли мимо дома к конюшне. Васька попробовал рукой.
— На замке! — сообщил он.
Куприян в свою очередь пощупал замок, достал из кармана маленький ломик, заложил в петлю и нажал. Замок не поддался. Куприян нажал сильнее, что-то затрещало, и запор со звоном обрушился вниз.
— Эх, черт!.. — пробормотал Куприян.
Васька вздрогнул и оглянулся. Оба замерли, повернувшись к дому. Там было по-прежнему темно и тихо; в крайнем окне слабо брезжил свет.
— Дома один старый поп… батька молодого, заштатный… Он, чай, и глухой уже, — совсем старый! — прошептал Васька.
Куприян отворил дверь. Изнутри пахнуло теплым навозом и послышалось ласковое пофыркивание лошади, не видной в темноте.
Васька остался у дверей.
Все было тихо. Ветер слабо и глухо шумел у церкви в верхушках лип. В окне у попа мерцал огонек. В конюшне осторожно позвякивала уздечка, и лошадь, почуяв незнакомого, пугливо фыркала и перебирала ногами по мягкому навозу. Куприян точно утонул в темноте.
Васька смотрел, смотрел, глаза у него расширились и заслезились от напряжения.
— Скоро? — шепнул он в темноту.
— Сейчас, — тихо донеслось оттуда.
Копыта лошади застучали по деревянному мосту; темнота точно заколыхалась, и вдруг из нее вынырнула фигура Куприяна, а за ним большая голова лошади, пугливо прядающей ушами.
— Гнедая, — радостно сказал Васька, — эта много лучше той… Недавно купил поп-то, по всему селу хвастался!..
Куприян зло ухмыльнулся.
— Так ему и надо… Пущай теперь и он подождет…
— Чего? — с недоумением переспросил Васька.
