- Привет, дружище!
Это был Полти. Он весело ухмылялся.
- Полти, не ходи туда. - Длинные пальцы Боба сжали руку друга.
- Дружище, а теперь-то ты о чем толкуешь, не пойму? - Полти стряхнул с рукава руку Боба и, насвистывая, зашагал к деревне. Развилка осталась позади.
- Ты туда не пойдешь?
- Куда? Я побывал у моего отца. Такой добряк. Он мне преподнес маленький подарочек.
Вид у Полти был самый что ни на есть довольный.
- Подарочек? - ошеломленно проговорил Боб. - Какой подарочек?
Полти был готов рассмеяться над другом. Его пухлые пальцы тут же скользнули в боковой карман великолепного жилета. 'Подарочек' мелькнул перед глазами у Боба и тут же снова исчез в кармане.
Боб ничего не понял. Это же... Это ничто! Маленькая бутылочка с темной вязкой жидкостью.
- Чернила?!
Тут уж Полти расхохотался:
- Не-е-ет! Это лекарство, дружок. Такое лекарство, от которого нам всем будет куда как лучше!
ГЛАВА 34
ПРОРОЧЕСТВО
- Госпожа...
- Спасибо, Стефель,
На Умбекке был самый лучший чепец, в руках у нее была корзинка. Наверное, позволив старику кучеру подать себе руку и помочь сойти с повозки, Умбекка представила себя женщиной более благородной, созданной для другой жизни. О да... Камердинер-оборванец, он же кучер, мог бы быть щегольским ливрейным лакеем, а потрепанная повозка - шикарной каретой.
- Стефель, - крикнула Умбекка вслед тронувшейся с места повозке, - ты не пойдешь в 'Ленивого тигра', я надеюсь?
- Н-но, пошла! - прикрикнул старик на старую кобылку.
- Хмф, - фыркнула и улыбнулась Умбекка.
Джем волновался. Он самостоятельно спустился с повозки и теперь, опираясь на костыль, с любопытством разглядывал тенистую аллею. Сейчас, в жаркий день, аллея была безлюдна. Дорожка вилась между развесистыми вязами и уводила от деревенской лужайки - туда, где, по словам тетки, располагалась проповедницкая. Туда они как раз сегодня и отправились.
- Тетя, - спросил мальчик, как только они тронулись с места, - а что такое проповедницкая?
Этот вопрос он задавал не впервые. Тетя улыбнулась:
- Такой большой дом.
- Большой - как замок?
- Самый большой дом в деревне.
- Но почему?
Это была игра.
- Потому что это очень важное место, - торжественно отвечала Умбекка, но тут же поправила себя: - Потому что когда-то это было очень важное место.
Сквозь тенистые кроны вязов пробивались солнечные лучи. Тропинка была неровная, пыльная, вся в ямках и бороздах. Между разбросанными там и сям острыми камнями пышно разрослись сорняки.
- Тебе не тяжело идти, Джем?
- Нет-нет! - горячо возразил юноша. А сам чуть не падал.
Прогулки - это придумала Эла, и спутницей Джема на прогулках должна была стать она. Собственно говоря, они и начали гулять вместе. Долгим сезоном Короса, закутанные в теплые шубы, Джем с матерью подолгу бродили по коридорам главной башни. Они мечтали о том времени, когда стает снег и можно будет гулять по галереям и переходам внутреннего двора. Но когда это время настало, спутницей Джема стала тетка Умбекка. Она же сопровождала Джема сегодня, торжественно вышагивая под палящим солнцем.
- Джем! Мы с тобой непременно окрепнем! - сказала Эла и, улыбаясь, сжала руку сына.
Но сама она все еще была очень слаба,
- А когда мама поправится? - спросил Джем, осторожно переставляя костыли так, чтобы не угодить в глубокие борозды.
Умбекка, как обычно, напустила на себя торжественно-скорбный вид.
- О Джем, кто это может знать...
- Никто не знает? Пауза.
- Досточтимый Воксвелл...
Джем развернулся к тетке, в порыве гнева выкрикнул:
- Нет! Вы ему не верите!
- О нет, Джем! - испуганно отозвалась Умбекка, и на ее жирной физиономии отразился неподдельный страх. - Когда-то, когда-то... но не будем говорить об этом несчастном человеке. Какой нынче чудесный день, Джем, правда?
- Чудесный, правда. Вот бы мама была с нами...
Джем не стал продолжать.
- Бедняжка Джем, - сказала тетка немного погодя, когда юноша остановился, чтобы отдышаться и передохнуть. Пухлая рука Умбекки погладила черные волосы Джема. - Твоя мать больна, но она крепится, держится изо всех сил, я знаю.
- Знаю, - эхом отозвался Джем. - Знаю.
Эла на самом деле крепилась и держалась изо всех сил. В ночь безумия досточтимого Воксвелла, когда, в конце концов, служанка отвела Элу в ее покои и уложила в постель, все думали, что Эла потеряет сознание и уже не оправится от пережитого потрясения. Но перед тем как уснуть, Эла совершила дикий, совершенно неожиданный поступок.
- Леди Эла, ваше лекарство!
Бутылочка темного стекла пролетела по комнате, ударилась о камин и разлетелась на множество осколков.
Той ночью Эла спала спокойно. Потом ночь за ночью она лежала без сна, тяжело дыша и обливаясь холодным потом. Лежала и смотрела на камин, где догорали угли, мерцали и переливались призрачные огни. Как бы ей хотелось снова погрузиться в забытье! Яркость, свет дня казались Эле какими-то хрупкими, готовыми в любое мгновение разбиться, словно лед. 'Сегодня теплее, как тебе кажется?' - говорила Умбекка, но Эла только ежилась, пожимала плечами и молчала. Измученная, усталая, она садилась у огня, обнимала себя руками, играла прядями волос. Время от времени руки и ноги Элы непроизвольно дергались.
Клик-клик, клик-клик, - звякали вязальные спицы ее тетки.
- Поешь чего-нибудь, племянница. Пирожные необыкновенно вкусны.
Но Эла не могла ничего есть.
- Я пошлю за досточтимым Воксвеллом! - выпалила Умбекка как-то раз, когда Эла упала на пол и не могла подняться.
- Нет! - прошептала Эла.
Досточтимый Воксвелл?!! Сквозь обуглившийся мрак воспоминаний измученная молодая женщина вновь и вновь видела влажные лиловатые губы лекаря, раздвинувшиеся, когда он зубами вынул пробку из бутылочки. Хлоп! выскочила пробка. Даже в воспоминаниях Элы слышался этот глупый, дурашливый звук. Хлоп-хлоп-хлоп! Слышался, пока не становился громче, не начинал звучать зловеще, не разлетался жутким эхом. То было эхо ее обреченности, и хотя порой бывало так, что Эла не осознавала ничего, кроме того, что очень больна, теперь она ясно, отчетливо понимала и другое: 'Они пытались убить меня!' Да, пытались. Быть может, не тело. Но душу, разум - точно. Эла сжимала и разжимала кулаки. Как ей снова хотелось погрузиться в такое приятное, сладкое забытье! О, тогда бы коварный мир не тревожил ее. А там, в мире забытья, было бы тепло и сладко. Теплая, сладкая смерть там была бы. Эла вспомнила о снотворном снадобье и увидела лицо досточтимого Воксвелла мерзкое, ухмыляющееся. Он смеялся! Нет! Она ни за что не сдастся! Ни за что!
'Я пошлю за досточтимым Воксвеллом!' - эхом раздавались в ушах Элы слова тетки. Она вцепилась
