было все, чем я располагал.
Мы продолжали начатый разговор.
- Если предположить, 'кому это выгодно'? - Чурин поднял вверх указательный палец, но назидательного жеста не получилось, машину сильно тряхнуло, и капитан схватился за мое плечо. - Так вот, если по этой формуле - я не вижу, кому было бы выгодно исчезновение матроса.
- Формул у нас полно, - я попытался шутить, - вплоть до 'ищите женщину'. Но, чтобы составить формулу, нужны данные. У нас же - одни неизвестные. А не может ли наш ларчик просто открываться? Ключиком техники безопасности?
Чурин беспокойно завозился на сиденье. Этот вопрос был для него из числа самых нежелательных.
- Видите ли, уважаемый Сергей Борисович, техника безопасности на флоте - вещь достаточно сложная. Река и судно постоянно подбрасывают задачки. И решить их не каждому под силу. Не всегда, во всяком случае, поправился он. - Балабан прошел обучение, вы журнал с его подписью видели - что я могу вам сказать?
Журнал я, действительно, видел. Мне показали его в порту в первую очередь. Балабан расписался, что прошел курс обучения по технике безопасности. Но вот как он знал эти правила и как применял?
- И вообще, - продолжал Чурин, - какая там у вахтенного матроса опасность могла быть? Река спокойна, земснаряд исправен, все, как говорится, в порядке. Не-е-т, - протянул он, - эта пропажа по вашей части.
- Конечно, по нашей, - подал голос проснувшийся наконец Таюрский. Здесь налицо или мафия, или привидения - уголовный розыск разберется.
- Привидения... - обиделся Чурин. - Привидения тут ни при чем...
- Да ведь матрос Приходько говорит, что на земснаряде именно с этой стороны нечисто, так нам сообщили, по крайней мере. Команда в панике и разбегается. - Таюрский, конечно, шутил, но в его шутке была доля правды. Мне тоже сказали, что Приходько рассматривает проблему именно так.
- Ну, разбирайтесь, - буркнул Чурин и опять обиженно замолчал.
Так, в молчании, под непрерывным дождем, просочившимся даже в машину, прошел остаток нашего пути, и я старался не замечать вздохов шофера, который прислушивался к мотору. Я тоже слышал, что мотор застучал.
Первый сюрприз ждал нас в Жемчужной. На деревянном настиле причала, рядом с молодым капитаном катерка, стоял невысокий седой человек в прорезиненной накидке, блестящей от дождя.
- Никонюк, - представился он, - капитан 'Сокола'.
Я смотрел на него вопросительно, и капитан пояснил:
- Мой 'Сокол' швартовался к земснаряду ночью, а утром этого матроса не досчитались, вот я и жду вас. Может, поговорить надо с моими людьми.
Мы с Гошей Таюрским одновременно глянули на Чурина. Тот смущенно развел руками: об этой швартовке ничего не было известно и ему.
- Порядочки... - протянул Гоша, ни к кому не обращаясь. Чурин намек понял, поднял выше костлявые плечи. Возразить ему было нечего - это был непорядок, если мы не знали о такой важной детали той ночи - о швартовке судна.
Здесь же, на пристани, Никонюк рассказал нам, что его 'Сокол', как плавучая лавка, снабжает разбросанные по реке земснаряды и драги продуктами и всем необходимым. В ту злополучную ночь они припозднились и пришвартовались к земснаряду в 0 часов 18 минут. Сам капитан находился в рубке, а вахтенным был матрос Найденов.
- Он по натуре-то незлой человек, этот Найденов, - пояснил капитан Никонюк, - а как потребовал я у него объяснений по этой ночи - разъярился. Швартовался, говорит, как обычно, и ничего не знаю. Одним словом, говорите с ним сами, - подытожил он.
Капитан был прав. Прежде чем отправиться к земснаряду, следовало опросить людей с 'Сокола' и в первую очередь матроса Найденова. Мы направились на 'Сокол'.
Ветер гнал по реке мелкую беспорядочную волну, трап на 'Соколе' зыбко качался.
- Вахтенный, Найденова в каюту капитана, - зычно крикнул Никонюк. Спустя четверть часа дверь каюты приоткрылась без стука, показалась взлохмаченная голова молодого парня, который с нескрываемым беспокойством сказал:
- Нету Найденова нигде. Однако на берег сиганул.
- Как нет? - удивился капитан. - Я ведь ему ждать велел!
Матрос молча пожал плечами. Мы с Таюрским переглянулись.
- Ну вот, - хмыкнул Гоша, - еще одна потеря. Начинается работенка.
Действительно, начиналась работа.
Посовещавшись, решили, что Таюрский остается в Жемчужной. Ему предстояло переговорить с командой 'Сокола', отыскать матроса Найденова. И еще я напомнил Гоше, что недалеко от Жемчужной, километрах в пяти, не более, находится поселок леспромхоза, где жила, по сведениям годичной давности, семья того матроса, который пропал с земснаряда первым - фамилия его была Тимохин.
Слушая меня, Таюрский лишь молча кивал. Я поручал ему большой объем работы, но я хорошо знал Гошу. Его называли у нас двужильным. Еще больше почернеет, похудеет, но сделает все, что нужно. По- умному азартный, он умел заражать интересом к розыску всех, с кем сводила его служба, и его подчиненные работали так же. Работа с Таюрским считалась удачей, и я был рад, что в таком темном деле рядом со мной Гоша. Рассчитывал я и на то, что Таюрский из здешних мест, а дома, как говорят, и стены помогают.
Одним словом, Таюрский остался в Жемчужной, а мы с Чуриным направились на земснаряд. Не ждет ли там нас новый сюрприз?
Как я и ожидал, на земснаряд мы прибыли засветло. Дождь не прекращался. Усилился ветер. Пузатые рваные тучи плыли по низкому небу, и быстрые струйки дождя, казалось, выстреливали по ним из пузырящейся реки, а не проливались сверху. Капитан земснаряда был какой-то серый и съеженный. Испуганный событиями, он ничего вразумительного пояснить не мог.
- Да, швартовка ночью была. Прошла нормально... 'Сокол' стоял у борта до утра, команда отдыхала... Да, вахтенный был на месте... Нет, его не проверял, просто думал, что тот на месте...
Я видел, как злился Чурин. Капитан-наставник понимал, что на судне не было должного порядка. Если капитан судна проспал ночную швартовку - не место ему в капитанской рубке на коварной реке.
Осмотрели вещи пропавшего матроса. Богатство Балабана, хранившееся в небольшом чемоданчике, состояло из смены белья, нескольких рубах, пары полотенец. На гвозде, вбитом в перегородку, висел аккуратно прикрытый газетой костюм. Среди бумаг - паспорт и тетрадь в клеенчатой обложке. Я осторожно полистал тетрадь. Может быть, дневник? Нет, стихи. Матрос Балабан, значит, любил стихи и по-детски переписывал их в тетрадку. И сам, наверное, сочинял, чаще всего так оно и бывает.
Ни записной книжки, ни адресов или телефонов в записях Балабана не было. Видимо, координаты друзей, если они у него были, Балабан помнил наизусть. Вещи матроса не приоткрыли завесу над тайной его исчезновения.
Начинало смеркаться.
Поручив Чурину проверить судовые документы, я начал беседы с командой, которая не уходила с палубы, несмотря на дождь.
- Приходько, заходите, прошу, - крикнул я.
Мощное тело матроса Приходько боком просунулось в узкую дверь крошечной каютки, в которой я расположился. Под распахнутым плащом белую майку на груди матроса украшал олимпийский мишка, так чудовищно растянутый в ширину, что я невольно улыбнулся. Улыбнулась и Приходько.
- Лида, - представилась она, приткнулась на краешек стула и наклонилась ко мне. Толстый медведь- олимпиец удобно уселся на столе.
Итак, впечатлительный бунтарь-матрос оказался женщиной.
- Вы меня послушайте, - начала Приходько, не дожидаясь вопросов, - я на этой землеройке третий год вкалываю, с тех пор, как с мужем разошлась. Хотите верьте, хотите нет, но не нравится мне здесь, ой, не нравится...
Она говорила приглушенно, таинственно, и я видел, как ей хочется, чтобы ее подозрения обрели
