В Италию, в Рим, Муссолини на страх,
Спешат неразлучною парой -
Лирический Жаров с гармошкой в руках,
А Уткин Иосиф с гитарой.
Прозаики тоже не дремлют -- шалишь!
Им путь не заказан под солнцем.
Никулин и Инбер стремятся в Париж,
Пильняк -- к желтолицым японцам.
Зозуля свершает рекордный пробег
В родные края Бонапарта.
И пишут потом впечатленья для всех
Вдали от советского старта.
Одни предпочтенье статьям отдают,
Другие -- возвышенной оде.
Родным и знакомым послания шлют
В таком приблизительно роде:
В. М а я к о в с к и й
Пропер океаном.
Приехал.
Стоп!
Открыл Америку
в Нью-Йорке
на крыше.
Сверху смотрю -
это ж наш Конотоп!
Только в тысячу раз
шире и выше.
Городишко,
конечно,
Москвы хужей.
Нет Госиздата -
все банки да баночки.
Дома,
доложу вам,
по сто этажей.
Танцуют
фокстрот
американочки.
А мне
на них
свысока
наплевать.
Известное дело -
буржуйская лавочка.
Плюну раз -
мамочка-мать!
Плюну другой -
мать моя, мамочка!
Танцуют буржуи,
и хоть бы хны.
Видать, не привыкли
к гостю московскому.
У меня
уже
не хватило
слюны.
Шлите почтой:
Нью-Йорк -- Маяковскому.
А. Жаров
Итак, друзья, я -- за границей,
В Италии, в чужой стране.
Хотя приятно прокатиться,
Уже, признаться, скучно мне.
Влечет к советским ароматам,
Но мы придержим языки.
На всех углах за нашим братом
Следят монахи и шпики.
И я тянусь к родному долу,
Тоскую по Москва-реке.
Поют фашисты баркаролу
На буржуазном языке.
Чудной мотив! Чудные танцы!
Здесь вообще чудной народ!
Живут в Сорренто итальянцы,
А вот у нас -- наоборот!
И. У т к и н
Милое детство
бывает сто раз.
Молодость -
повторима.
Тетя!
Пишу письмецо для вас
Прямо из самого
Рима.
Рим -- это, знаете, -
город такой,
Около города Пармы.
Здесь на базаре
не городовой,
А прямо-таки
жандармы.
Здесь хотя и фашистский режим,
И угнетаемых скрежет,
Но, к сожалению,
что б я так жил,
Теток пока не режут.
Вы понимаете?
Что за страна!
Это же прямо слякоть!
Если тетина
кровь мне нужна,
Что же -- прикажете плакать?
Тетя!
Прошу не грозить мне тюрьмой
И не считать за невежу.
Вас я,
как только вернусь домой,
Честное слово,
Дорежу!
Н. Адуев
ИЛИ Я, ИЛИ ИЛЬЯ?
Снаряд был собран на французском заводе
И выпущен из польского орудия.
(Адуев. 'Товарищ Ардатов'. Повесть-гротеск)
Гротеск был срифмован в Москве и Ленинграде
И выпущен издательством 'федерация'.
Конечно, не для того, чтоб шесть лет на складе
Мертвым грузом в подвале валяться.
А также не для того, чтоб какой-нибудь гусь
Обругал и облаял его в доску.
И повесть, высвистывая лихо: 'Иззздаюссссь!',
Рассыпалась по книжным магазинам и киоскам.
...................................................................................
Когда автор увидел гротеск,
Он сказал, вспоминая труд исполинский:
-- Бумага и шрифт ничего себе. Тэк-с.
Но кто написал -- я или Сельвинский?
Если я -- почему Сельвинского слог?
Если он -- почему на обложке моя фамилия?
И-н-т-е-р-е-с-н-а-я д-и-л-е-м-м-а! (Пауза. Вздох.)
Или я, или Илья? Или -- или.
Д. Алтаузен
ПЛАНШАЙБА
(Отрывок из поэмы)
Ударник,
ДРУГ!
Тебе-
Литература!
Иди
И
Пой
Инду
стриальный
Класс!
Пускай
Звенит
Стихов
Фио
ритура!
Пускай
Гудит
Романсов
Контрабас!
Пощупай
Пульс!
Сто
