дивана:
— Ну пошли же, Мэтти, он ждет нас.
До того дома, где жил Адольф, было несколько кварталов, и Марта, хоть и была занята тревожными размышлениями, все же слышала оживленную болтовню Стеллы, рассуждавшей о том, как легко девушке сбиться с пути, — ей казалось, что Стелла рассказывает занимательную историю, вычитанную в журнале. Марта недоверчиво посмотрела на нее: надо же так притворяться! Но Стелла была всерьез захвачена нарисованной ею драмой; тогда Марта посмотрела на Эндрю: уж ему-то, во всяком случае, все это должно казаться смешным. Но нет: он молчал. Сознание собственной правоты, присущее его жене, по-видимому, заразило и его, ибо он с чувством пожал руку Марты.
— Вот видите, как это противно, правда? — сказал он.
С благодарностью взглянув на него, Стелла поспешно заметила, что, конечно, Марте нелегко было это пережить. И Марта поняла, что они намекают на ее связь с Долли, и на губах ее появилась смущенная и в то же время ироническая усмешка. Она отвернулась, чтобы скрыть ее: разве можно в такую минуту улыбаться? Она уже от души жалела, что поехала с ними, и надеялась, что у Адольфа хватит ума избежать предстоящей нелепой сцены.
Но он, конечно, ждат. Когда все четверо вошли в большую комнату с полукруглыми окнами — только туг Марта впервые поняла, почему ей так нравились эти окна — ведь они напоминали ей родной дом, — Адольф стоял посредине и смотрел на них, улыбаясь своей напряженной улыбкой. Он был похож на затравленного зверя; с горькой обидой взглянув в сторону Марты, он тут же отвел глаза и беспомощно посмотрел на Стеллу. А глаза Марты меж тем как бы говорили ему: «Не обращайте на них внимания».
Но он не мог оторвать взгляда от Стеллы: говорила она, а мужчины, стоя в стороне, молча ждали.
— Вы, конечно, знаете, зачем мы здесь, — защебетала Стелла.
— Боюсь, что нет, — сказал Адольф, улыбаясь своей испуганной улыбкой.
У Стеллы даже дух захватило — так ее возмутило его притворство.
— Я пришла поговорить с вами, потому что считаю это своим долгом. Я ведь тоже еврейка, и я…
— Стелла! — протестующе воскликнули разом Марта и Эндрю.
Стелла нетерпеливо отмахнулась от них и продолжала, поглаживая свою черную шелковую юбку рукой, которая почему-то была куда менее спокойна, чем ее непроницаемое улыбающееся лицо.
— Вы знаете, как люди злы! Зачем же совращать невинную английскую девушку? Ведь это значит — подливать масла в огонь!
— Стелла! — снова повторила Марта, но сейчас уже ни Адольфу, ни Стелле было не до нее.
Продолжая улыбаться испуганной, виноватой улыбкой, Адольф пошевелил губами, и Марта подумала: «Ну почему ты не постоишь за себя? Не будь же таким пришибленным». Ее мутило от злости и от той роли, которую она во всем этом играет.
— Но вы-то сами вышли же замуж за шотландца, — неуверенно проговорил наконец Адольф.
Стелла выпрямилась и с достоинством сказала:
— Да, я вышла за него замуж. Я не унизила мой народ, не дала повода для сплетен.
Адольф вдруг судорожно рассмеялся, лицо его побагровело, и он с гневом и мольбой окинул взглядом стоявшую перед ним группу. Однако он продолжал молчать — и Стелла на какое-то мгновение вдруг потеряла самообладание: она вся напряглась, горя желанием закатить ему хорошую сцену, но оснований для сцены не было. И тогда, понизив голос, она нравоучительно изрекла:
— Вы должны понять, что вели себя возмутительно.
Все молчали. Наконец Эндрю гневно сказал:
— Ну, хватит, Стелла, довольно. Ни к чему все это.
Тут уж вспылил Адольф.
— А могу я поинтересоваться, какое вам, собственно, до этого дело? — процедил он сквозь зубы.
— А такое, что я еврейка, — с достоинством сказала Стелла. — И поэтому имею право говорить.
Но Адольф, видимо, уже выдохся. Стелла помедлила и, вставая, спокойно заключила:
— Итак, я предоставляю решение вашей совести.
И вслед за своими спутниками направилась к двери.
Первым вышел Донаван — он был сердит и мрачен.
Следом за ним — Эндрю, не преминувший, однако, смущенно бросить Адольфу: «До свидания». Ответа не последовало. Марта быстро оглянулась через плечо на Адольфа — ей было стыдно и хотелось извиниться перед ним, но в его глазах она прочла такую ненависть, что отвернулась и поспешно вышла.
Все молчали. Марта мысленно пыталась облечь в слова свои чувства: ей хотелось сказать, что это была самая возмутительная, самая безобразная сцена в ее жизни, а еще ей хотелось спросить Стеллу, почему она не сказала ничего о том, чем так возмущалась и что хотела сказать. Но одного взгляда на довольное лицо Стеллы было достаточно, чтобы у Марты пропала охота спрашивать, — она почувствовала почему-то страшную усталость.
Они подошли к машине и молча поехали в центр. У перекрестка Марта сказала:
— Остановитесь, пожалуйста: я хочу пойти домой.
— Нет, дорогая Мэтти, — с материнской заботливостью возразила Стелла, — вы поедете к нам, и мы чудесно все вместе поужинаем.
— Отпустите ее домой, — вдруг сказал Донаван.
Голос его звучал угрюмо, густые черные брови сошлись: по всему видно было, что он не в духе.
Эндрю остановил машину, и Марта вышла.
— Только сразу же ложитесь спать, Мэтти, нечего заниматься переживаниями, — посоветовала Стелла, высовываясь из машины. — Вам надо как следует выспаться. Теперь все уже позади, и ничего страшного не произошло.
Марта поняла, что Стелла ждет благодарности, но язык прилип у нее к гортани.
— До свидания, — с трудом проговорила она холодно и с укором. Как она корила самое себя за трусость!
Стелла еще больше высунулась из машины и весело крикнула, что Марта должна считать их квартиру своим вторым домом. Она должна непременно прийти к ним завтра.
Натянуто улыбнувшись, Марта кивнула и направилась домой.
Очутившись у себя в комнате, Марта почувствовала жгучий стыд: она сама себе была противна. Надо немедленно бежать к Адольфу, извиниться перед ним, сказать, что она не имеет ко всему этому никакого отношения, она не знала, что так выйдет. Но где-то в глубине души Марта была счастлива, что развязалась с ним. Она почувствовала огромное облегчение при мысли, что теперь ей не надо с ним встречаться. Немного погодя она успокоила свою совесть, решив, что напишет ему и извинится. Не сегодня — а завтра, позже; она напишет ему, когда это письмо уже не побудит его вернуться.
Часть четвертая
Но что-то в глубине его кричало, Великую трагедию вещая; И сердце ожидало избавлены, В суровую печаль погружено.
1
