обозрение роскошные груди. Пышные, доходящие до локтей рукава открывали тонкие кружева сорочки. Разделенная спереди надвое юбка приоткрывала черную, обшитую кружевами нижнюю юбку.
– Вы целую вечность не почитали нас своим присутствием, миледи Сен-Клер, – с преувеличенной обидой произнес Ален.
В ответ дама рассмеялась.
– Ненастная погода облегчает возможность оставаться неузнанной, приходя сюда, – пояснила она. – Пешком я выходить из дому не отваживаюсь. Поэтому я была вынуждена оставить карету у лавки торговца шелком неподалеку от вас. Патер Блэкшо здесь?
– К счастью, да. Он у себя, – ответил Ален. – Может, не следовало бы об этом говорить, но и он соскучился. Если позволите, я провожу вас к нему.
Аморе последовала за лекарем вверх по лестнице. Остановившись у двери в комнату Иеремии, Ален повернулся к даме.
– Вы разбиваете мое сердце, заставляя расставаться с вами, миледи, – нарочито театральным тоном произнес он, припадая к руке Аморе для поцелуя. – Ох эти милые пальчики, как же они заледенели! – с деланным ужасом воскликнул лекарь.
– Да, я по рассеянности оставила муфту в карете. А на улице ужасный холод.
Невольно Ален взял ее руки в свои, желая согреть. Аморе не воспротивилась, несмотря на то что Ален уже перешагнул незримую границу, существовавшую между ними, и, строго говоря, ей следовало бы напомнить ему о приличиях. Ей был по душе этот простой лекарь, который обладал куда большим светским обаянием и непринужденностью, чем любой куртуазный лев, и ей нравилось общаться с ним. Прежде чем отпустить руки, он с мольбой заглянул в глаза женщины. Но, почувствовав, как в нем закипает кровь, Ален резко повернулся и в два прыжка одолел лестницу, словно молодой олень, почуявший скорую весну.
Аморе с улыбкой смотрела ему вслед. Нет, этот ловелас всю жизнь таким и останется, несмотря ни на какие его заверения.
Тихонько постучав кончиками пальцев в дверь, леди Сен-Клер вошла в комнату. Сидевший за столом Иеремия что-то писал; повернувшись, он отложил перо и, широко улыбаясь, поднялся из-за стола навстречу гостье.
– Какая приятная неожиданность! Мадам, вы? Сколько же вас не было? – Иеремия потер лоб в раздумье. – Раз так, наверняка у вас не было нужды в исповеднике…
– И мой внезапный визит объясняется тем, что я вернулась к прежней грешной жизни? Я правильно вас поняла? – не дала ему договорить Аморе. – Могу вас заверить, отец, это не так. Грехи, конечно, есть, однако вполне простительные. А вот вас мне недоставало. Увы, но жизнь моя тосклива и монотонна. Я скучаю по придворной жизни, по празднествам, по сюрпризам, большим и маленьким, и даже по интригам. Ужасно мне всего этого недостает.
– Разве ради богоугодной жизни не стоит иногда поскучать? – наставительно вопросил святой отец.
– Но не могу же я целыми днями не выходить из дому? Я просто задыхаюсь в четырех стенах! Для такой жизни я не создана.
– Уж не собрались ли вы вернуться ко двору? – разочарованно поинтересовался Иеремия.
Аморе сердито повела плечиками.
– Вам хорошо известно, что не мне это решать. Когда двор спасался бегством от чумы, сменив Лондон на Солсбери и Оксфорд, король велел мне сопровождать его. Но я осталась здесь – из-за вас. Вы были больны и нуждались в заботе. Я нарушила королевское повеление. И поэтому не могу рассчитывать на немедленное и безоговорочное прощение его величества. Вполне может быть, что он воспретит мне и появляться при дворе.
– Так вы с ним еще не виделись?
– Нет. Карл хоть и снова в Уайтхолле, но королева и придворные дамы по-прежнему пока в Хэмптон- Корте.
– Но вы простите меня, если я не стану желать вам удачи в вашем предприятии? – сухо осведомился Иеремия.
– А разве у меня есть иной выход, святой отец? – возмущенно отозвалась Аморе. – Я же говорю вам, что сидя взаперти я просто погибну.
– Никто не требует от вас сидеть взаперти и оставаться в одиночестве. Выйдите за того, кто вам по сердцу, создайте семью.
– Ах, знаю, знаю, истинное счастье обретаешь лишь в браке и согласии, все остальное – грех!
– Так и есть.
– Но у меня нет желания выходить замуж за какого-нибудь графа или барона, который будет вечно изменять мне. Уж не этого ли вы хотите мне пожелать?
– Разумеется, не этого. Вы наверняка сможете найти верного супруга, который будет обожать вас.
– И который сразу же заявит права на меня независимо от моих чувств к нему! – в отчаянии воскликнула Аморе Сен-Клер.
Иеремия ничего не ответил. Он являл собой законченный тип священнослужителя, для которого плотские страсти соблазна не представляют, поскольку в его жизни им просто-напросто нет места, и который не подозревает о том, что другие люди могут быть совершенно иного мнения на этот счет.
– Простите меня, миледи, – негромко извинился он. – Конечно же, я не желаю вам быть связанной узами брака с тем, кто вам не по сердцу. Поверьте, мне подобное и в голову прийти не могло. Я люблю вас как родную дочь и желаю видеть счастливой.
– На свете есть лишь один, с кем я могла бы быть счастлива! – решительно заявила Аморе.
– Брендан?
– Да.
– Вы что-нибудь слышали о нем?
Миледи Сен-Клер опустила голову.
– Нет, – едва слышно ответила она.
– Миледи, Брендан вот уже девять месяцев как уехал. И вам следует свыкнуться с мыслью, что он уже никогда не вернется. Возможно, он решил отправиться на родину, в Ирландию, к своей семье. Он ведь никогда не скрывал, что ему здесь, в Англии, неуютно и что тоскует по дому.
– Вы всегда были против нашего с ним романа, святой отец. Хотя и приняли участие в его судьбе, когда ему было туго, – с укором ответила Аморе.
– Вы сами назвали ваши отношения романом, то есть внебрачной греховной связью. Брендан Макмагон – всего лишь безземельный ландскнехт, заклейменный как преступник. Король никогда не даст своего согласия на ваш брак с ним, и вы это знаете! Миледи, я стремлюсь быть с вами откровенным. Мое искреннее желание – чтобы и ноги Брендана не было в Англии. Так будет лучше и для него, и для вас, поверьте.
– Как вы можете говорить такое?! Мне казалось, вы его друг!
– Клянусь, я желаю этому человеку только добра. И ему будет легче, если он избавится от воспоминаний о вас. Возможно, у него достанет ума самому признать это. Вы с ним не пара, понимаете?
Аморе почувствовала, как в ней волной поднимается возмущение, но сумела взять себя в руки. Она не желала рассориться со своим старым другом – слишком она его любила. И чтобы разрядить обстановку, разрушить возникавший между ними барьер, решила сменить тему.
– Вы слышали, что Франция объявила нам войну?
Иеремия помрачнел.
– Да. Только об этом и говорят на улице и в лавках. Но это меня не удивляет. Все шло к тому. Король Людовик связан договором с Голландией, они ведь союзники.
– Я хорошо помню, как он, еще до того как разразился мор, прислал в Лондон троих своих посланников, которые должны были убедить Карла заключить мир с Голландией, – сообщила Аморе. – И поскольку французы не сомневались, что Карл дал уговорить себя женщинам, они попытались перетянуть на свою сторону эту глупую гусыню Франсис Стюарт.
Почувствовав откровенное неодобрение в тоне Аморе, Иеремия невольно улыбнулся.
– Если не ошибаюсь, миссис Стюарт всего-то семнадцать? Что с нее взять – она ребенок. Хотя, как мне кажется, она для своих лет очень даже зрелый человек. Единственная достойная особа среди всех придворных короля.
