просто любовная интрига. Ей оставалось только ждать, когда Даллас сам раскроет карты…
За это время им никто не позвонил — они не взяли с собой мобильных телефонов. Даллас только сообщил из аэропорта своим директорам, что его не будет до конца месяца. А Шерли позвонила мистеру Белли и поставила перед фактом: она увольняется. Причем — сама, а не потому, что ее об этом попросили. В начале июня она приедет и заберет документы. Даллас еще позвонил отцу, а потом они торжественно отключили аппараты и оставили их в камере хранения.
Дни бежали за днями, прошла вторая неделя отдыха, третья… Шерли и Даллас так и не завели друзей среди соседей по хижинам, они так и прожили все двадцать дней дикарями, ни с кем не общаясь, слишком увлеченные друг другом и слишком гордые, чтобы это признать.
И чем ближе подходил день икс, тем сильнее и трепетнее сжимал Даллас ее руку во время прогулок, тем более прочувствованным стал секс, в нем даже появился какой-то надрыв. Шерли казалось, что Даллас сейчас расплачется, когда он целовал ее тело. Да ей и самой хотелось плакать, содрогаясь от наслаждения, а не кричать, как раньше…
В последний вечер перед отъездом они оба сидели грустные на веранде своего бунгало и пили вино. Шерли ждала. Сейчас, по законам пьесы, Даллас должен будет сказать ей о любви. Может быть, он и не сделает предложение так сразу, но хотя бы намекнет. Да-да, по-другому быть не может, ведь он ТАК смотрит! У него ТАК дрожат руки, когда он держит ее ладошку в своей широкой лапище.
А она сама? Она просто не сможет жить, она умрет на месте, если Даллас сейчас встанет и скажет, что ему было приятно провести с ней время и он никогда не забудет эти двадцать волшебных дней… А теперь, дорогая, пойдем, последний раз займемся любовью, а то завтра рано вставать, прежде чем каждый вернется в свою жизнь.
Эти слова представились ей настолько реально, что она не на шутку испугалась. Вот сейчас… сейчас… еще секунда — и ОНО случится! И чтобы не допустить этого, она набрала воздуху в легкие и почему-то назидательно заговорила:
— Даллас. Я хотела бы сказать… — Она еще не знала, как продолжить… — Я хотела бы сказать… Прежде чем мы вернемся на большую землю и разойдемся навсегда…
Она сделала выразительную паузу, но Даллас молчал.
— В общем, я не знаю, что сказать, — тоскливо закончила она и отвернулась, потому что по щекам сами собой побежали слезы.
Он не сразу понял, что произошло, а потом развернул ее к себе и тихо проговорил:
— Ты так сильно не хочешь, чтобы я уходил?
Он уже спрашивал ее об этом, сидя в машине, только тогда они еще говорили на «вы».
— Нет! — сквозь слезы ответила она.
Даллас откинулся на спинку шезлонга:
— Этого я больше всего и боялся.
— Чего ты боялся? — умирая, спросила она.
— Того, что ты… тоже…
— Что я «тоже»?
Он молчал и смотрел на море.
— Даллас, умоляю, объясни мне, что происходит?
— Я сам не знаю, что происходит. Может быть, меняется наша с тобой жизнь.
— Наша с тобой?
— Да. Но ты считаешь, что мы разойдемся навсегда.
— Нет!!! Нет!!! Я так не считаю!!! Я просто этого боюсь.
Он внимательно посмотрел ей в глаза, а потом снова перевел взгляд на море.
— Красиво, правда?
Шерли уронила голову на грудь. Кажется, битва была проиграна. Что ж, поражение тоже надо уметь встретить достойно. Только вряд ли у нее это получится.
— Мне очень хорошо с тобой, Шерли.
— И?
— Я никогда не был так счастлив, как в эти безумные двадцать дней.
Она чувствовала, как слезы сжимают горло.
— Я никогда не забуду их. Просто потому, что знаю: такого у меня больше не будет ни с кем. Понимаешь?
— Угу.
— Шерли, прошу: не плачь! Я же все понимаю. Я же не дурак!
— Угу.
— Я мог бы сказать тебе: «Я тебя люблю»…
Она поперхнулась и закашлялась. Слезы хлынули градом из глаз, и Шерли закрыла лицо руками.
— …но очень хорошо знаю, как это опасно. Понимаешь, я не верю в сказки.
— Ты… — Она не смогла говорить.
— Шерли, ты действительно очень дорога мне. Мне безумно тяжело, что наш рай заканчивается, но…
Она встала и, не дослушав его, побрела по пляжу.
— Шерли!
Просто больше невозможно сидеть рядом с любимым… да! Да! С любимым мужчиной и слушать, как он с тобой прощается!
Он догнал ее у самой воды и обнял:
— Шерли, прости меня, я просто идиот. Я не должен был тебе все это говорить. Тем более что это только отчасти является правдой.
— Ну почему же? Я уже большая девочка… И должна все знать.
Он словно обжегся об это слово:
— Девочка… Да, ты — моя девочка… Господи, как я тебя… — Он принялся нежно целовать ее лицо, волосы… Шерли не сопротивлялась и не радовалась: она больше ничего не чувствовала. Завтра у нее не будет этого мужчины.
— Шерли, я с ума схожу, когда ты рядом! — прошептал он тихо.
— Ну вот и хорошо. Значит, одиночество пойдет тебе на пользу.
— Почему?
— Ты не сойдешь с ума.
Он продолжал нежно гладить ее по волосам, но она действительно утратила всякую чувствительность и молча принимала ласки.
— О каком одиночестве ты говоришь?
— Ах, да, извини. У тебя же есть Луиза.
— Шерли, я хочу быть с тобой.
Она немного отстранилась:
— Я не ослышалась? А кто только что говорил мне, что не верит в сказки?
Он тяжело-тяжело вздохнул:
— Я просто запутался. Я просто боюсь. Я с самого первого дня, когда увидел тебя, боялся, что будет все так сразу и так серьезно.
— А разве это было сразу?
— А разве нет?
— И — серьезно?
Он немного помолчал.
— У меня — да.
— Тогда я ничего не понимаю.
Он снова смотрел на море, повернувшись к нему лицом и засунув руки в карманы.
— Тогда мне придется тебе кое-что объяснить.
— Любопытно будет послушать.
