Обе с надеждой посмотрели на командира.
– В сущности, – медленно произнес тот, уставившись в свой блокнот, – проблема узнаваемости беспокоит меня не так уж сильно. С Супермалявкой все должно быть в порядке, но… – Он заколебался, затем пожал плечами и взглянул прямо в глаза старшему сержанту. – Я не очень-то хочу, чтобы ты была среди добровольцев, Бренди. Я рассчитывал на твою помощь, чтобы держать роту в узде во время обычных дежурств. Дело в том, что Гарри Шоколад и Искрима уже вызвались добровольцами, и список личного состава становится немного бедным, даже вместе с тобой. А без тебя… – Голос Шутта замер, и он покачал головой.
– Понимаю, что могут возникнуть проблемы, капитан. Но… – Бренди заколебалась, затем слегка нагнулась вперед. – Могу я говорить откровенно, сэр?
Шутт коротко кивнул.
– Ну, вы помните, как вы обвинили меня в том, что я цинична и не пытаюсь ничего предпринять? Когда прибыли к нам в роту? Так вот, впервые за… черт, не знаю даже сколько лет я добровольно вызвалась на какое-то задание. И теперь, когда лед тронулся, мне бы хотелось довести дело до конца. Не уверена, кому я пытаюсь что-то доказать, вам или себе самой, но хотелось бы сделать пробный выстрел.
Командир вытянул губы трубочкой и снова задумчиво уставился в свой блокнот, затем до него дошло, что решать, в сущности, нечего. Если речь идет о выборе между тем, чтобы облегчит себе жизнь, или помочь Бренди вернуть самоуважение, то для него приемлемо только одно решение.
– Ладно, – произнес он, поднимая глаза и глядя прямо на женщин. – Запишем вас в кандидаты на работу в разведке. Я намереваюсь, однако, взглянуть на вас в гриме и парике. Скажем, завтра после обеда?
– Нет проблем, сэр… и спасибо, сэр.
Женщины поднялись и отсалютовали, и только дождавшись ответного жеста повернулись к выходу.
– Только еще один вопрос… Супермалявка!
Миниатюрная женщина-легионер остановилась в дверях.
– Сэр?
– Ты обсудила это с Клыканини? Не хочу лезть не в свое дело, но он очень к тебе привязан.
При упоминании о напарнике обычно столь уверенная в себе Супер дрогнула.
– Я… я знаю, сэр… Нет, не обсудила. Хотела сперва узнать, считаете ли вы меня подходящей кандидатурой… Теперь пойду и поговорю с ним. Думаю, он поймет. Возможно, он ко мне и привязан, но вас он просто обожает. Ведь это вы созываете добровольцев, и я готова биться об заклад, что он бы сунул руку в огонь по локоть, если бы вы его попросили. Ему может не понравиться, что я иду в добровольцы, но в основном потому, что сам он не может им стать. Дайте ему немного времени, и он смирится… но если даже и не смирится, то не позволит чувствам помешать исправно выполнять свои обязанности.
Вместо облегчения, Шутт снова почувствовал неловкость при этих заверениях.
– Ладно, Супер. Полагаюсь на тебя. Просто дай мне знать, если…
– Послушайте, капитан… Извини, Супер.
Бренди просунула голову в дверь, прервав беседу.
– В чем дело, сержант?
– Я размышляла над тем, что вы говорили – насчет малочисленности командного состава для нормального несения службы. Мне пришло в голову, что можно было бы попробовать дать Усачу шанс побыть действующим сержантом.
– Усачу? – Командир нахмурился, пытаясь припомнить.
– Его перевели к нам прямо перед вашим приездом, – подсказала Бренди. – Не удивительно, что бы его не припоминаете. Он, по большей части, словно сливается с окружающей обстановкой. Только мне кажется, что раньше он служил в Регулярной Армии, и не простым солдатом.
– Я это запомню, Бренди. Спасибо!
– Хотите, я его к вам пришлю? Он тут, за дверью, ждет вместе с остальными добровольцами.
– Не надо. Поговорю с ним, когда подойдет его очередь.
– И я подумал, что вы захотите использовать меня в качестве уборщика в туалете, или швейцара, сэр. Возможно, я вызову немного меньше подозрений, чем большинство парней, – учитывая мой возраст и все остальное.
Шутт рассматривал стоящего перед ним легионера, больше отмечая про себя детали его внешности, чем прислушиваясь к его словам.
Этот человек был выше среднего роста, с выпуклой, словно бочонок, грудной клеткой, хотя стойка навытяжку, вероятно, преувеличивала и то, и другое. Голова лысая, как бильярдный шар, а самой заметной особенностью лица были ярко-рыжие усы, торчащие, словно руль велосипеда; они и послужили основанием для легионерской клички. Шутту пришло в голову, что это украшение на лице наверняка выкрашено, поскольку, судя по записи в личном деле о возрасте этого человека, они должны были быть седыми. А так единственным намеком на преклонный возраст Усача служила морщинистая кожа на шее… но даже это могло пройти незамеченным, если специально не присматриваться.
– Гмммм? – Командир мигнул, неожиданно осознав, что легионер уже закончил говорить и ждет ответа. – Прости, Усач. Я на секунду отвлекся. По правде говоря, я думал… ты уверен, что хочешь записаться в разведку? Ты… гм… кажешься гораздо более привычным к мундиру.
Это был неуклюжий гамбит, но Шутт уже начал уставать, и ему стоило большого труда найти тактичный способ обойти правило, запрещающие спрашивать о жизни легионеров до их вступления в Легион. К счастью, Усач облегчил ему задачу.
– Раскусили меня, да, сэр? – произнес он, внезапно расплывшись в улыбке. – Ну, думаю, это все равно выплыло бы наружу, рано или поздно. Секреты долго не держатся в такой тесной компании, как эта.
– Должно ли это означать, что у тебя имелся опыт военной службы до поступления в Космический Легион? – настаивал командир.
– Можно сказать и так, сэр. Почти сорок лет в Регулярной Армии, до того, как мне дали под зад коленкой – то есть, отправили в отставку.
Пораженный, Шутт снова заглянул в личное дело легионера. Судя по записи, Усач уже достиг довольно зрелого возраста, но если он прослужил в Регулярной Армии почти сорок лет, то ему должно быть по крайней мере…
– Прежде, чем вы продолжите, сэр, должен признаться, что скостил себе несколько лет, когда называл дату рождения при заполнении документов. Хотя известно, что в Легион берут всех добровольцев, но мне не хотелось рисковать.
– Ты действительно так сильно стремишься поступить в Легион?
– Откровенно говоря, сэр, это была моя последняя надежда. Видите ли, сэр, когда меня отправили в отставку из Регулярной Армии, я очень быстро обнаружил, что на гражданке мне делать нечего. Я уже слишком стар, чтобы пойти работать в полицию, а работа ночного сторожа всегда казалась мне соревнованием: кто скорее покроется пылью и паутиной – сторож или то, что он поставлен охранять.
– Полагаю, ты не рассматривал возможность просто махнуть рукой и получать удовольствие от жизни пенсионера?
– Чертовски мало вероятно, – фыркнул легионер. – Армия всегда находила мне дело – то есть до тех пор, пока их компьютеры не начали подсчитывать мои дни рождения. После того, как я много лет находил парням дело, пусть даже приходилось изобретать для них задания, идея просто ничего не делать вызывала неприятные мысли, будто ты уже умер. Я хочу сказать, сэр, бездействие есть бездействие, сидишь ли ты в кресле-качалке, или лежишь в земле.
– Похоже, до выхода в отставку ты имел какой-то офицерский чин, – осторожно заметил Шутт.
– Скажем просто, что я не был рядовым, и на этом закончим, сэр. Я старался не очень-то кичиться своим опытом. Повидал слишком много новичков, которые приходили в часть и воображали себя мессией, проповедовали язычникам, как им следует себя вести. Ваши сержанты хорошо справляются с делом, особенно с тех пор, как вы их направили по верному пути. По правде говоря, мне так приятно снова быть солдатом – предоставлять другим думать за меня и просто выполнять приказы.
– Понимаю, – сказал Шутт и потянулся за блокнотом. – Боюсь, Усач, твой отпуск на этом закончился. Я
