советами покупать, потому что цена поднималась вверх. Но все, что приобрели от этого Гринбаум и компания, — это еще больше акций. А именно 6 тысяч от Айра Д. Кипа, скипидарного промышленника, который продал их по 38, потому что ему срочно нужны были деньги.
Кроме того, Гринбаум был вынужден выкупать у «комнатных трейдеров» за 35, 36 и дороже те акции, которые его «банда» продала за 30 или 34. Требовалось «поддерживать» акции на более высоком уровне. Во что бы то ни стало их необходимо было уберечь от падения. А сделать это можно было, лишь постоянно покупая.
Эти действия должны были убедить публику в действительной ценности акций. Ведь создавалось впечатление, что бумаги приобретают посвященные инвесторы, невзирая на уже состоявшийся солидный рост цены. Если кто-либо желает покупать Turp, почему бы публике не желать того же? Как правило, люди задаются таким вопросом. Такова природа массового клева, и это так радует сердца финансовых рыболовов.
Но все попытки «расторговать» Turp терпели неудачу. В результате было принято решение позволить цене опуститься до «соблазнительно низкого» уровня. Это было ловко проделано. Но публика «не клевала» и по-прежнему отказывалась покупать.
Попытка пробудить «короткие» продажи, чтобы привести активы в «сжатое» состояние, также провалилась. Дело в том, что Уоллстрит боялась открывать «короткие» позиции по акциям, принадлежащим узкому кругу лиц.
Философия коротких продаж предельно проста. На деле она сводится к ожиданию падения котировок. Тот, кто «шортит», — продает то, чем не владеет, но надеется купить впоследствии по более низкой цене. Если ему требуется предоставить то, что он продает, спекулянт одалживает это у кого-нибудь другого, предлагая кредитору достаточное обеспечение. Чтобы «покрыть» или «выкупить» актив, ему нужно приобрести акции, ранее проданные «в шорт».
Понятно, что открывать «короткие» позиции на рынке, который удерживается небольшим числом людей, мягко говоря, неблагоразумно. Ведь впоследствии могут возникнуть трудности с заимствованием актива. «Сжать» короткую позицию — значит увеличить цену с целью инициировать срочное «покрытие». Такое происходит, когда сумма коротких позиций достаточно велика, чтобы компенсировать стоимость затраченных ресурсов.
На протяжении следующих нескольких месяцев из-за серии необдуманных колебаний акции Turp обросли дурной славой и некоторые известные операторы с Уоллстрит принципиально не рассматривали эти акции, несмотря на блестящее отчеты. Было распространено менее 35 тысяч акций. Члены «Скипидарного шкурдиката» (как их часто называли) с сожалением признали — да, они искусно сотворили траст и хорошо провернули дела с облигациями, но успеха в качестве манипуляторов не достигли. Следующие восемь месяцев они придерживались той же политики и продали часть акций. Но ничего на этом не заработали — в финале у них не оказалось ни вершков, ни корешков. Они «кинули» даже своих близких друзей, поскольку продали им то, что ничего не стоило.
Биржевыми спекулянтами рождаются, а не становятся. Это великое искусство. Суть его состоит в том, чтобы манипулировать, но при этом не выглядеть манипулятором. Покупать или продавать акции может каждый. Но далеко не каждый способен продать акции и одновременно не создать впечатление, что сам же их покупает (в результате чего цены должны неизбежно пойти вверх). Это требует смелости и отменного ума, знания технических условий фондового рынка, невероятной изобретательности и быстроты мышления. А также понимания человеческой природы и психологического феномена спекуляций. Необходимы огромный опыт работы в атмосфере Уолл-стрит и знание американского образа мыслей. Конечно, важно понимать и тех, с кем работаешь, — рядовых брокеров. Уметь оценивать их способности и качества, а также предел их возможностей.
Ценный механизм манипулирования совершенствуется тяжким трудом, терпением и большими денежными вложениями. Любой профессионал Уолл-стрит скажет вам, что «лента рассказывает всю историю целиком». Маленькая бумажная тесьма будто создана для того, чтобы излагать историю так, как манипулятор желает подать ее публике. Он устраивает определенные эффекты, чтобы предотвратить ненужные последствия. Избегает всего закономерного и прямолинейного. Он должен быть великим художником лицемерия и в то же время обладать отменной уверенностью в себе.
Члены синдиката обладали некоторыми из этих качеств. Но никто из них не воплощал их в себе полностью — они отдавали себе в этом отчет. И тогда решено было передать акции Turp в руки Сэмюэля Уимблтона Шарпа — величайшего манипулятора Уолл-стрит всех времен. Джеки Гринбаум вызвался вести переговоры. Он подготовился самым тщательным образом.
Шарп был независимым финансистом, свободным разбойником и вольнодумцем. Он заработал свое состояние на рудниках Аризоны. Сочтя данную сферу деятельности слишком узкой для себя, он перебрался в Нью-Йорк, где мог развернуться на полную катушку.
Шарп обладал всеми необходимыми качествами идеального манипулятора. И даже больше. Он приехал в Нью-Йорк с ухмылкой на лице и не скрывал своих воинственных намерений. «Крупные операторы» смотрели на него с обиженным недоумением. «Я открыто ношу оружие, — говорил им Шарп, — а вы прячете свои кинжалы. Как бы не навредить себе, стараясь выглядеть честным. Я никогда не побегу от таких, как вы».
Неудивительно, что между ними сразу зародилась враждебность. С годами она никуда не делась.
У Шарпа не было ничего своего, что он мог бы продать другим. Никакого имущества, которое стоило бы переоценить, а затем сбыть ничего не подозревающей толпе путем красивого обмана, как это часто делали его враги. Поэтому они злобно величали его аферистом, а он весело называл их филантропами. Бели Шарп считал, что акции чрезмерно переоценены, то продавал их уверенно и агрессивно. Если полагал, что они недооценены, то покупал смело, с готовностью принять любые предложения и взять еще больше. Ввязавшись в игру, находясь «на дистанции» он нередко брал паузу. Шарп мог остановиться на день, неделю или даже месяц. Но он всегда приходил к финишу. И всегда это был великолепный финиш!
Как манипулятору ему не было равных. На «бычьей» стороне он проталкивал рынок вверх настолько стремительно, отважно и непреклонно, что мелким игрокам редко удавалось вырвать контроль из его рук, когда цены вырастали до небес. Мастерски управляя «медвежьей» кампанией, он так «сбивал» рынок, что цены на бумаги таяли волшебным образом, — под воздействием злой магии, как считали несчастные ягнята.
Акции выглядели «тяжелобольными». Казалось, что цены неминуемо упадут. В воздухе витали ужасные догадки — ситуация была неопределенной и в то же время угрожающей. Уолл-стрит чувствовала приближение опасности. Черная тень паники нависала над фондовой биржей, заставляя сердца мелких игроков содрогаться, а их самих расставаться с остатками прибылей. И даже президенты солидных консервативных банков с тревогой смотрели на ленту информатора в своих офисах.
Гринбаум был сразу же принят в офисе Шарпа. В комнате царил полумрак. Окна зимой и летом закрывала сетка, чтобы любопытные глаза с улицы не могли рассмотреть его клиентов или тайных брокеров. Их причастность к делам Шарпа лучше было держать от Уолл-стрит в секрете.
Сам генерал фондовой биржи рассекал комнату широкими шагами, останавливаясь лишь для того, чтобы взглянуть на ленту. Биржевой информатор был его единственным окном в мир. Он сообщал о том, что предпринимают союзники и как враг встречает его атаки. Каждый дюйм ленты был огромной территорией сражения, каждая котировка — залпом многих орудий.
Что-то кошачье чудилось в повадках Шарпа, его беззвучных шагах, его усах, форме лица с широким лбом и треугольным подбородком.
В глазах же, когда они смотрели на мистера Якоба Гринбаума, проскальзывало нечто Turpиное — в них было холодное любопытство. Скипидарный король даже спросил себя, не стучит ли сердце Шарпа в унисон с информатором, безмятежно отбивая ритм биржевых сводок.
— Привет, Гринбаум.
— Как поживаете, мистер Шарп? — вежливо осведомился миллионер, главный партнер фирмы Greenbaum, Lazarus & С°. — Надеюсь, дела идут прекрасно?
Он немного по-птичьи склонил голову набок. С подчеркнутой внимательностью, будто собирался вынести вердикт о состоянии здоровья своего собеседника, он продолжил:
— Вижу, что все в порядке. Давно не видел вас в таком добром здравии.
