половину которого она уже истратила. Даже если им с Майклом удастся выбраться отсюда, далеко им не уйти. Две-три ночи в каком-нибудь мотеле, и Дэйв найдет их. Кем-кем, но глупцом-то он никогда не был. Он легко выследит и накроет их, в этом у нее не было сомнений.
Мешок. Она могла бы передать мешок для мусора Шону Девайну, а он, в этом у нее тоже не было сомнений, мог бы обнаружить кровь на одежде Дэйва. Она слышала об успехах в области ДНК-технологий. Они обнаружат кровь Кейти на этой одежде и арестуют Дэйва.
— Ну так давай, — произнес Дэйв. — Давай, милая, поговорим. Только все начистоту. И по- серьезному. Я хочу, как бы это сказать, рассеять все твои страхи.
— А я и не боюсь.
— По твоему виду этого не скажешь.
— Я не боюсь.
— Хорошо, пусть так. — Согласно кивнул он и сбросил ноги с кофейного столика. — Тогда, моя милая, скажи мне, что тебя… беспокоит?
— Ты пьян.
Он кивнул головой.
— Да. Но не настолько, чтобы не быть в состоянии поговорить.
Вампиры на телеэкране снова кого-то обезглавили, на этот раз священника.
— Шон ни о чем меня не расспрашивал, — сказала Селеста. — Я слышала их разговор, когда ты ходил покупать сигареты для Аннабет. Я не знаю, Дэйв, что ты говорил им раньше, но твоим рассказам они не верят. Они знают, что ты был в «Последней капле» перед самым закрытием.
— Что еще?
— Кто-то видел твою машину на парковке примерно в то время, когда Кейти выходила из бара. И они не верят твоему рассказу о том, как ты поранил руку.
Дэйв вытянул руку перед собой, потряс ею.
— Это все?
— Это то, что я слышала.
— И о чем ты после этого подумала?
Она чуть не приникла к нему снова. На мгновение ей показалось, что он не чувствует опасности, и вдруг она ясно увидела, что он терпит неудачу и для него все кончено. Это было ясно видно и по его плечам, и по его спине; она хотела протянуть руки и приникнуть к нему, но не двинулась с места.
— Дэйв, расскажи мне, что за бандит на тебя напал?
— Бандит, как бандит. Что тут рассказывать.
— Да… Так может, тебе обратиться в суд? Или это очень сложно? По-моему, так это лучше, чем вешать на себя убийство.
Теперь самое время, подумала она. Скажи, что ты этого не делал. Скажи, что ты не видел, как Кейти выходила из «Последней капли». Ну скажи это, Дэйв.
Но вместо этого он сказал:
— Мне понятно, в какую сторону ты клонишь. Понятно. Я пришел домой в крови как раз в то самое время, когда была убита Кейти. Должно быть, ее убил я.
— Ну? — вырвалось у Селесты.
Дэйв поставил банку и захохотал. Он опустил ноги на пол, развалился на диванных подушках и хохотал, хохотал. Он хохотал, как припадочный, сопровождая каждый вдох раскатами хохота. Он хохотал так, что из глаз его потекли слезы, а тело начало трястись, как в ознобе.
— Я… я… я… — он не мог справиться с собой. Настолько сильным был этот приступ смеха. Он снова и снова накатывался на него, и слезы все обильнее текли по его щекам, затекали в открытый рот, пузырились на губах.
В этом было что-то ненормальное, патологическое: Селеста никогда в жизни не испытывала такого ужаса.
— Ха-ха-ха, Генри, — произнес он, когда хохот его, перейдя в хихиканье, наконец, стих.
— Что?
— Генри, — повторил он. — Генри и Джорж, Селеста. Так их звали. Так ли все это весело, черт возьми? А Джорж, позвольте вам сказать, был очень занятным. Генри, надо сказать, был простаком.
— О чем ты говоришь?
— О Генри и Джорже, — весело ответил он. — Я говорю о Генри и Джорже. Они посадили меня в машину, чтобы покататься. И катали четыре дня. Они засадили меня в крысиный погреб, бросив на каменный пол старый вонючий спальный мешок, и они, Селеста, здорово позабавились тогда со мной. Никто тогда не пришел на помощь Дэйву. Никто даже не почесался, чтобы спасти Дэйва. А потом Дэйв должен был делать вид, что все это случилось с кем-то другим. Его мозгу надо было тратить столько сил на это, что он как бы раскололся надвое. Вот что делал Дэйв. Черт возьми, Дэйв умер. Ребенок, который выбрался из подвала, был я даже и не знаю кем — нет, это в действительности был я, — но яснее ясного, это был уже не Дэйв. Дэйв умер.
Селеста словно онемела. За все восемь лет, прожитых вместе, Дэйв ни разу не говорил о том, что с ним случилось. Он лишь рассказывал ей, что, когда играл вместе с Шоном и Джимми на улице, был похищен, но ему удалось убежать — больше ничего он не говорил. Она никогда не слышала от него имен похитивших его людей. Он никогда ничего не говорил об этом спальном мешке. Она никогда не слышала ничего подобного. Все было так, как будто вот сейчас их пробудили от сна их семейной жизни и заставили увидеть реальность: постоянные приукрашивания, полуправду-полуложь, скрытые желаниями личины, которые они для себя создали и в которые все это время рядились. Сейчас они смотрели, как сквозь все это проглядывают мелкие обломки правды, которой они никогда друг о друге не знали, но все-таки надеялись когда-нибудь узнать.
— Дело в том, — начал Дэйв, — дело в том, Селеста, что все это похоже на то, что я только что говорил тебе о вампирах. Буквально в точности. Те же самые проклятые превращения.
— Какие те же самые? — шепотом спросила она.
— Это не выходит обратно. Если оно вошло в тебя, то и остается в тебе. — Он пристально смотрел на кофейный столик, а она чувствовала, как он снова отдаляется от нее.
Она взяла его за руку.
— Дэйв, что не выходит обратно? Что за те же самые превращения?
Дэйв посмотрел на ее руку так, как будто вот-вот с рычанием вонзит в нее зубы и откусит кисть.
— Я не могу доверять себе, Селеста. Предупреждаю тебя. Я не могу доверять своему сознанию.
Она отдернула руку, ощутив покалывание в пальцах и ладони, когда коснулась его тела.
Дэйв встал на нетвердые ноги. Он склонил голову и посмотрел на нее таким взглядом, словно хотел убедиться, что это именно она сидит на краю дивана. Он перевел взгляд на экран телевизора, где Джеймс Вудс пронзал из арбалета чью-то грудь, и еле слышно прошептал:
— Сметай их всех прочь, убийца. Сметай их всех прочь.
Повернувшись к Селесте, он с пьяной улыбкой сказал:
— Пойду пройдусь.
— Хорошо, — ответила она.
— Пройдусь и подумаю.
— Хорошо, — сказала Селеста. — Конечно, пройдись.
— Если мне удастся сделать так, что моя голова справится с этим, то, по-моему, все будет нормально. Мне надо сделать так, чтобы моя голова могла справиться с этим.
Селеста не осмелилась спросить, что значит «это».
— И тогда все будет нормально, — снова сказал он и пошел к входной двери. Он открыл дверь, переступил порог, когда заметил, что его рука все еще держится за наличник дверной коробки; тогда он остановился и повернул голову назад. Пристально глядя на нее, он несколько секунд молчал, словно собираясь с мыслями, а потом произнес:
— Да, кстати, о мешке для мусора я позаботился.
— Чего?
— Ну, о том самом мешке для мусора, — пояснил он. — Куда ты положила мою одежду и всю дрянь. Я
