возрасту прыжок, громко пукнув. Но он не растерялся и сказал:
— Все-таки нужно дать хоть какой-нибудь салют, когда люди возвращаются домой.
А Маттис залился таким громким смехом и хохотал так долго, что у разбойников от счастья на глазах выступили слезы. Они в первый раз услышали его смех с того злосчастного утра у Адского провала, и они тоже стали хохотать до упаду. Смеялись все, и Ронья тоже. Но вот пришла Лувис из овчарни, и наступила тишина. Нельзя же было смеяться, глядя на то, как мать обнимает свое потерянное было, но вернувшееся домой дитя. И у разбойников снова на глазах показались слезы.
— Лувис, ты сможешь принести мне большой чан? — спросила Ронья.
— Ясное дело, я уже грею для тебя воду.
— Так я и знала. Ты всегда обо мне позаботишься, мама. А ребенка грязнее меня ты в жизни не видела!
— Это уж точно, — улыбнулась Лувис.
Ронья лежала в постели чистая, сытая, согревшаяся. Она поела испеченного Лувис хлеба и выпила кружку молока. Лувис отскребла ее докрасна в чане с горячей водой. И теперь она лежала в своей постели, глядя в проем полога на догорающий огонь очага. Все было по-старому. Лувис спела ей и Маттису Волчью песнью. Пора было засыпать. Ронью клонило ко сну, но мысли уносили ее далеко. «Холодно сейчас в Медвежьей пещере, — думала она, — а я вот лежу в тепле, мне жарко до кончиков пальцев на ногах. Разве не удивительно, что можно быть счастливой из-за такой малости!» Потом она подумала о Бирке, хорошо ли ему в крепости Борки. «Пусть ему тоже будет тепло аж до кончиков пальцев на ногах, — подумала она и закрыла глаза. — Спрошу его об этом завтра».
В каменном зале было тихо. Но вдруг Маттис в страхе завопил:
— Ронья!
— Что случилось? — спросила она сонным голосом.
— Я просто хотел увериться, что ты в самом деле здесь.
— Ну конечно, я здесь, — пробормотала Ронья.
И тут же заснула.
17
Лес, который Ронья любила даже осенью и зимой, снова стал ее другом, как прежде. В последние дни там, в Медвежьей пещере, он казался ей опасным и враждебным. А теперь она ездила с Бирком по зимнему лесу, и он дарил ей только радость.
— Лес хорош в любую погоду, если только знаешь, что можно согреться, когда вернешься домой, что не придется после мерзнуть в пещере, — объяснила она Бирку.
А Бирк, собиравшийся зимовать в Медвежьей пещере, теперь был доволен, что можно греться у очага дома, в крепости Борки.
Он понял, что ему надо жить там, а иначе вражда между Маттисом и его отцом разгорится еще сильнее. И Ронья с ним согласилась.
— Ты знаешь, — рассказал ей Бирк, — Ундис и Борка были сами не свои от радости, когда я пришел. Я и не думал, что они так любят меня.
— Да, тебе надо жить у них до самой весны.
Маттис тоже был доволен, что Бирк жил у своих.
— Да уж ясное дело, — сказал Маттис жене. — Пусть уж лучше этот пащенок приходит и уходит, когда ему вздумается. Я хотел взять его с собой, к нам. Однако куда лучше не видеть его рыжие космы каждую секунду!
Жизнь в замке шла своим чередом, веселье снова воцарилось здесь. Разбойники пели и плясали, а Маттис, как прежде, хохотал громовым басом.
И все же разбойничать им теперь стало труднее. Кнехты фогда теперь вовсе не давали им покоя. Маттис знал, что они охотятся за ним.
— Это за то, что мы вызволили Пелье из их чертовой темницы, да заодно и двух ворюг из шайки Борки, — объяснил он Ронье.
— Коротышка Клипп думал, что Пелье повесят, — сказала Ронья.
— Моих ребят никто не повесит. Теперь я доказал фогду, что разбойникам никакие темницы не страшны!
Но Пер Лысуха глубокомысленно покачал лысой головой:
— То-то сейчас кнехтов полно в лесу, точно мух. И под конец фогд добьется своего. Сколько раз мне повторять это тебе, Маттис?
Пер Лысуха снова начал охать и твердить, что Маттис с Боркой должны помириться, пока не поздно. Одной сильной разбойничьей банде будет куда легче отбиваться от фогда и всех его кнехтов, чем двум, которые только и знают, что обманывают друг друга да дерутся из-за добычи, словно волки, считал Пер.
Такие советы Маттис слушать не желал. Хватало и того, что он сам начал тревожиться.
— Ты дело говоришь, старик, — сказал он. — В главном-то ты прав. Ну а кто станет вожаком в этой большой банде? Об этом ты подумал?
Он скривил губы в презрительную усмешку.
— Борка, а? Я, Маттис, самый могущественный, самый сильный предводитель разбойников во всех горах и лесах и собираюсь им оставаться. А кто знает, может, наш ненаглядный Борка не поймет этого?
— Так докажи это ему! — возразил Пер Лысуха. — В единоборстве с ним ты уж, верно, его поборешь. Бычище ты здоровенный!
До этого Пер Лысуха додумался, когда сидел один в своей каморке. Поединок укажет Борке его место и заставит уступить. Тогда в Маттисборгене будет одна-единственная банда, и она станет водить кнехтов за нос, пускать их по ложному следу, загоняет их до того, что они устанут охотиться за разбойниками. До чего же хитро он это придумал!
— Я думаю, что куда хитрее перестать разбойничать, — сказала Ронья. — Я всегда так думала.
Пер Лысуха улыбнулся ей беззубым ртом:
— Правда твоя, Ронья! Умница ты у нас. Но я слишком стар и немощен, чтобы втемяшить это Маттису в башку.
Маттис бросил на него злобный взгляд:
— И это говоришь ты, лихо разбойничавший под началом моего отца и под моим! Перестать разбойничать! А на что тогда мы станем жить?
— А ты что, так никогда и не замечал, — ответил Пер Лысуха, — что на свете есть люди, которые не разбойничают, а все же живут, не умирают?
— Да, но как? — спросил Маттис с кислой миной.
— Я научил бы тебя, кабы не знал, что ты все равно будешь разбойником, покуда тебя не повесят. Но Ронье я поведаю однажды маленькую тайну.
— Что это еще за тайна?
— Как я уже сказал, — отвечал Пер Лысуха, — я поведаю ее Ронье, чтобы она не пропала, когда тебя повесят.
— Повесят, повесят, повесят! — разозлился Маттис. — Накаркаешь беду, старый ворон! Замолчи-ка лучше!
Дни бежали, а Маттис не слушал совета Пера Лысухи. Но однажды утром, когда люди Маттиса еще не успели оседлать своих коней, Борка прискакал на лошади к Волчьему ущелью и пожелал говорить с Маттисом. Он принес недобрую весть. Его заклятый враг вызволил недавно двух людей из банды Борки, и потому он пришел предупредить Маттиса. Борка сказал, что в этот день ни один разбойник не должен высовывать носа из леса, если не хочет лишиться жизни. На них снова устроили облаву. Он только что был на Разбойничьей тропе и узнал, что кнехты сидят там в засаде. Двух его людей они успели схватить, а
